И пришел спаситель (СИ)

Невзирая на Сашкины протесты, дескать, поел в ресторане, Агриппина Петровна усадила его за стол и накормила галушками со сметаной. Пока кушал, узнал последние новости рiдной Украйны. Бабуля последними словами костерила заворовавшихся политиков и националистов. Сашка вежливо поддакивал. Хозяйка сетовала:

— На нынешнюю пензию умерла бы с голода, слава Богу, сыновья не забывают — каждый месяц высылают по четыреста-пятьсот долларов. Материально, конечно, обеспечена, а пообщаться почти не с кем, вот и пускаю периодически квартирантов.

Отдохнув с часик, Сашка объявил радушной хозяйке о своем желании съездить на пляж — дескать, в Днепре еще не купался. Оставив задаток пятьдесят долларов и запихав в пистончик джинсов четыреста гринов, Сашка вышел на улицу.

Доехав на «антикварном» трамвае до Крещатика, сошел и в первом же попавшемся бутике купил большущее банное полотенце, которое кинул в фирменный пакет, предложенный молоденькой продавщицей.

Знаменитая улица, как и по всему постсоветскому пространству, оказалась забитой рекламой. Растяжки, щиты, рекламные тумбы, вывески на магазинах — все пестрело предложениями товара со всего света, кроме России. Народный слоган:

«Хай похилятся, да повалятся, кляты москали!». Короче: «Украйне слава!».

Кое-где эти слоганы в виде плакатов в столице Малороссии мелькали — и смех и грех.

Пожарский потоптался возле огромного рекламного щита, гордости хохлов — певицы, красавицы Таисии Повалий. Внутренне облизнулся, как и всякий нормальный мужик, затем сел на попутную маршрутку, едущую в сторону одного из пляжей Киева. Погода благоприятствовала водным и воздушным процедурам, по-настоящему летнее солнце пригревало в меру, без той удушливо-влажной жары, охватывающей в последнее время Европу.

Пляж встретил Сашку бравурной музыкой и разноголосицей отдыхающих. Такое впечатление, что здесь собралась добрая половина города — непонятно, кто работает?

Купив в киоске ледяную бутылку боржоми, стал пробираться в сторону воды, выискивая глазами свободный пятачок на белом мелком песке. Приземлился рядом с небольшим семейством — молодой мамой с двумя малышками. Крохи совочками сосредоточенно углублялись в недра.

Кинул полотенце, разделся и, заручившись присмотром дамочки, побежал купаться. Поплавал, понырял с полчаса и сразу почувствовал себя посвежевшим. Найдя свое место, плюхнулся на полотенце, с любопытством поглядывая на появившуюся новую фигуру.

Рядом с семейством, в одних семейных трусах, свесив небольшой живот через резинку, стоял типичный дядьку с Подола. Его голову украшал носовой платок с узелками на концах — Сашку пробила прямо-таки ностальгия по славным совдеповским временам. Дядьку дилетантски неуклюже тасовал колоду карт, которые изредка падали на песок из-под его толстых корявых пальцев, и с тоской поглядывал по сторонам.

Сашка, понаблюдав за его муками минут пять, окликнул:

— Ай, земеля, может партейку сгоняем.

Дядьку обрадовался:

— Ото же ж.

Лицо записного добряка — вислые усы, нос картохой — расплылось в улыбке. Сыграв раза три в дурака, дядько вдруг предложил на интерес. Игру выбрали «двадцать одно». Наконец-то цирк закончился, что и следовало ожидать — дядько-то не лох ушастый, а профессиональный катала.

— Это ничего, у меня доллары? — поинтересовался Пожарский.

— А нехай, — великодушно махнул картами хохол.

Вежливо попросив у него колоду, наскоро проверил карты.

— Не пойдет, краплеными не играю.

Катала не стал спорить, свистнул, объявился пацанчик лет одиннадцати — выгреб из карманов четыре новенькие колоды. Сашка вскрыл, проверил — годится. Пошла игра.

Банк начали с полста долларов — хохол ставил гривнами по курсу. Для Пожарского игра — забава, он видел карты насквозь, другое дело катала — это его работа, можно сказать, кусок хлеба с маслом.

Выиграв около пяти косарей бакинских, Сашка резко проиграл половину. Сникший было дядько повеселел, правда, ненадолго. В итоге он влетел на десять штук зеленых. Видимо, от расстройства сорвал с головы платок и стал вытирать лысину.

В шаромыжных кругах просто так ничего не делается, не прошло и пяти минут и на знак, поданный каталой, подгребли четверо бойцов. Катала обратился к предводителю:

— Грицко, обижают бедного селянина, москаль последние карбованцы отнял.

Грицко, поджарый, сухой парень, видимо, неплохой рукопашник, повернулся к трем мордоворотам:

— Хлопцы, да шожтако делается, кляты москали всих до нитки обирают.

Торпеды угрожающе надвинулись. Сашка усмехнулся:

— Стоп, хлопаки, сейчас покажу одну штуку, а потом поговорим, если будет желание.

Взяв верхнюю карту, кинул ее в воздух и, не вставая, проткнул указательным пальцем. Затем отдал карту предводителю группы поддержки. Наступило молчание, народ замер с открытыми ртами. Первым опомнился Грицко, прижав карту на груди, поклонился, потом выдал:

— Прости, Мастер, Карпо не прав. Пошли хлопцы.

— Одну минуту, заберите половину карбованцев, а остальные — штраф за крап и вообще, дядько, тренируйтесь больше.

Сделав ручкой не совсем честной компании, Сашка принялся утрамбовывать разноцветные гривны в целлофановый пакет.