…и просто богиня

Герцогиня-вредина, точнее не скажешь.

Однажды Светка объелась шоколада, и ее тошнило прямо на улице, в кустах возле подъезда. Отец придерживал свою любовь за розовое оборчатое платьице, а та тряслась над кустами, извергая из себя лишнее. На слесаря было страшно смотреть – словно дочь выблевывала не шоколад, а его собственную кровь.

Отец Светкин не стеснялся своей любви. Для него, невысокого кряжистого мужчины, любить вслух было чем таким же естественным, как день, как ночь, как деревья в парке или на поляне зеленая трава. «Светочка», – говорил он, не выговаривая толком первую «с», и получалась «веточка» – образ, который не подходил Светке совершенно.

Она была девочкой-тумбочкой, которая немногим позднее оформилась в аккуратный комодик. Ходила Светка словно нехотя и глаза прикрывала в деланой скуке.

Она была герцогиней-врединой, и свита у нее была. У Светки – свита.

Бабки во дворе говорили о слесаре с жалостью, как об убогом слегка. Шептались и об его парикмахерше, сучке, которая вечерами приезжает на чужих машинах. Удивительно все-таки, как много усваивают дети – копни, и такое откроется… Я был немногим старше Светки, но знал, что ее родители познакомились на Дальнем Востоке. Парикмахерша жила и работала в военном городке, а будущий слесарь, в ту пору моряк, возил в городскую химчистку ее грязное тряпье. Откуда я это узнал? Не помню, не ведаю.

Мне кажется, он ходил в школу на все родительские собрания. Не исключаю, что он и одежду дочери покупал – воланистую кипень, которая делала Светку еще более грузной. Я не помню Светку с матерью – той словно и не существовало, как не бывает при герцогинях поварих, портних и горничных. Они есть, конечно, но вне сиятельной близости.

Как-то отец-слесарь сокрушался, что Светка плохо учится. Учителей не винил, удивлялся скорее, что так несправедливо может складываться жизнь.

– Да бить надо, бить, – сказал я. – И будут учиться.

Мне тогда всех хотелось бить – вероятно, потому, что в школе за тщедушность поколачивали меня, и насилие представлялось мне единственно возможным ответом на любую несправедливость.

– Своих детей заведи, их и бей, – ответил он с неожиданной резкостью.

Бритва, вылезшая так внезапно, запомнилась, а с ней запомнился и весь этот диалог, произошедший на бетонной лесенке у подъезда.

А еще я помню фотографию. Черно-белый зернистый снимок: мужчина держит на руках матерчатый сверток, лицо мужчины повернуто вбок, голова чуть склонена. Он смотрит в темный верх свертка, теряющийся в тени между рукой его и телом. Он молод, но уже лыс, у него круглый остров на голове, профиль резкий. У него большой нос, который потом станет пористой шишкой, широкие брови, которые залохматятся, как у партийного генсека. А у клетчатой рубашки – короткий рукав, а на руках – узловатые вены. Отец держит спеленутого младенца, баюкает его и одновременно вглядывается, желая высмотреть что-то или просто запоминая лицо ребенка во всех мельчайших подробностях.

Любовь с первого взгляда, не иначе.

Недавно я приехал в родной город. На пару дней. В автобусе напротив меня уселась женщина – молодая, красная, похожая на плохую подделку дорогой куклы.

Она мне заулыбалась, и я не знал, как реагировать.

– Не узнал? – спросила она.

– Не узнал.

– Я – Света. Мы в одном доме жили.

– Ах, Света… – Прежняя беленькая девочка угадывалась в ней с трудом. – Как отец? – Про слесаря я вспомнил первым делом.

– Он умер от сердечного приступа, – ответила она, все так же по-доброму улыбаясь.

– Да?

– У него два инфаркта было.

– Очень жаль. Как ты? Замуж, наверное, вышла. Дети, семья… – Я заторопился, как бывает всегда, если не знаю, что делать с неожиданной вестью.

– У меня сын уже школу заканчивает. Будет, как папа.

– Твой папа?

– Он весь в него. – Лицо Светки еще больше разъехалось, поширело.

Светка гордилась сыном.

Еще бы не гордиться, если он такой, как папа.

Набор

Набор был небольшой. Как шесть спичечных коробков, составленных в два ряда, и толщиной примерно с коробок.

Ну, или с палец.

У набора имелась крышка, сделанная, наверное, из спрессованных красных блесток. Пурпурно-красного и переливчатого цвета, как нравится китайцам.

Это был китайский набор. Его привезли из Китая, где и сделали: заварили каких-то красок, смешали с чем-то, похожим на вазелин, – так и получилась субстанция разных цветов. И светло-зеленого, и синего, и почти белого, и фиолетового. Всех тонов я не помню – помню только вазелиновый жирный блеск.

Это был первый такой набор, который она купила. Кроме разноцветных квадратиков, там была кисточка (или даже две, потому что собранные в пучок волосинки венчали оба кончика тонкой, чуть больше спички, палочки).