И шарик вернется…

Все заржали. Зоя отвернулась к окну, на глазах закипели слезы обиды. Только бы не разреветься! И не отвечать! Сделать вид, что она совсем не обиделась и ей тоже очень смешно. Зоя улыбнулась плотно сжатыми губами. Получилось плоховато. Она посмотрела на Миловидова — он ржал громче всех. Но через минуту о Зое все забыли. Достали гитару и начали петь, рассказывать анекдоты, пародировать преподавателей. В общем, веселились. Через час выкатились на платформу, подхватили рюкзаки и двинулись. Вокруг стоял густой сосновый лес, пели птицы. Домов за деревьями почти не различишь — такими огромными были участки, заросшие елями и старыми садами. Наконец добрели. Лена толкнула калитку. Все увидели посыпанную гравием узкую и длинную дорожку, ведущую к дому — огромному, из потемневших бревен, с большими окнами, украшенными сверху разноцветными стеклышками — синими, красными и зелеными. У крыльца стоял густой, разросшийся куст черно-фиолетовой сирени, на клумбе, под окном веранды, ярко-красные, словно свечки, первые тонкие тюльпаны и нарциссы, белые, душистые звездочки с желтой серединкой внутри. По скрипучему полу зашли на веранду, где сидел Ленкин дед-академик в полосатой шелковой пижаме и узбекской тюбетейке на голове, читал газету. Очки еле держались на кончике носа. Он с удивлением оглядел честную компанию, с ребятами поздоровался за руку и объявил, что не собирается им мешать и на сутки отправляется в гости к своей подружке на соседнюю улицу.

– С ночевкой! — важно подчеркнул он и поднял кверху кривоватый указательный палец.

Ленка рассказала, что у него и вправду есть подружка, вдовица его старого друга, тоже академика, в прошлом секретарша и записная красавица. Дед к ней ходил с ночевкой раз в неделю, а что уж там дальше — никому не известно. Ленка рассмеялась. Зою этот рассказ смутил — почему-то она вспомнила свою бабушку и подумала, что все это как-то неловко — пожилые ведь, мягко говоря, люди.

Девчонки стали разбирать сумки, мыть овощи, накрывать на стол — огромный, дубовый, на львиных ногах. Тарелки были старые, щербатые, но очень тонкие и легкие. Зоя перевернула тарелку и увидела на оборотной стороне два скрещенных синих меча. А вот вилки были огромные и тяжелые, с вензелями на черенках. Ребята разводили костер и попивали винцо. Наконец вкусно запахло жареным мясом, и на огромное блюдо положили истекающие соком и жиром шампуры. Все шумно расселись, и начался пир. Больше всех острил Серега Шубаренко — главный шут и остряк. Костя Миловидов говорил редко, но метко, на самом деле остроумно и в тему. Все с удовольствием пили и ели. Зое было очень хорошо, так хорошо ей, наверное, не было никогда. Она совершенно забыла об инциденте в электричке. Весна, сосновый бор, сладко поют птицы, шашлык тает во рту, вино некрепкое и сладкое — приятно расслабляет и слегка ударяет в голову. Никто ее не дразнит и не подкалывает. Она — вместе со всеми, она сейчас своя. Домой торопиться не надо. Впереди — ночь у костра и песни под гитару. А главное — рядом Костя. Только руку протяни. И целые сутки она будет рядом с ним!

Потом захмелевшие девчонки нехотя мыли посуду и убирали со стола. Зоя полотенцем вытирала тарелки.

Мимо, слегка качаясь, прошел Миловидов.

– Молодец! — кивнул он Зое. — Старайся! Партия оценит.

Зоя расстроилась. Опять дурацкие шуточки. Саша Розова, невольная свидетельница, утешила ее:

– Ну, он такой. Все же знают. — И хмыкнула: — Он уверен в своем совершенстве.

Зоя с удивлением посмотрела на Сашу и поняла: а она, оказывается, тоже — в смысле, неравнодушна к Миловидову. Саша была хорошенькая, тоненькая, как подросток, с мальчишеской стрижкой, зелеными глазами.

Зоя тяжело вздохнула. Все туда же. Как справиться? Шансы почти минимальные. Но, как известно, надежда умирает последней. И вообще, за свое счастье нужно бороться. С лица, в конце концов, воды не пить. А фигура у нее вполне — и грудь, и ноги, все на уровне. Ей тут же стало немного стыдно за свои мысли.

До полуночи сидели у затухающего костра. Кто-то спал прямо на улице, кто-то нашел ночлег в доме. Одна парочка отправилась в сарай, стоящий в глубине участка.

Костя прислонился к дереву и закрыл глаза. Зоя поднялась на второй этаж и толкнула тяжелую дверь в маленькую комнату, почти каморку, без окна. Там стояли кровать с панцирной сеткой и старое облезлое дерматиновое кресло. В тумбочке Зоя нашла простыню — ветхую и штопаную, но чистую, узкую подушку и вытертое верблюжье одеяло. Она застелила постель и быстро спустилась на первый этаж. Почти на себе она доволокла Костю до каморки, усадила на кровать и принялась снимать кроссовки и джинсы. Он открыл глаза, с удивлением посмотрел на нее и сказал:

– Ну ты прямо Жаботинский. Тяжеловес. — Потом он икнул и упал на кровать. Уже со спящего Зоя сняла рубашку, накрыла его одеялом и села в кресло напротив.

Он, не открывая глаз, махнул ей рукой:

– Залезай, чего мерзнуть! Да и веселее будет.