И слух ласкает сабель звон

Естественно, Голицын прекрасно понял, о чем идет речь — о цеппелинах и начиненных ипритом бомбах. На этом то немногое полезное, что можно было почерпнуть из болтовни ефрейтора, закончилось, и он завел дальше свою волынку. Поговорив о неполноценности славян, Адольф переключился на евреев, характеризуя их как настоящую духовную чуму, хуже той черной смерти, которой когда-то пугали народ.

Слушая его, можно было подумать только о том, что место этому уникуму в сумасшедшем доме…

— В сентябре 1907 года я оставил мать и перебрался в Вену в надежде стать художником, — рассказывал Адольф. — Но со мной приключалась классическая история.

— О чем вы, ефрейтор? — без всякого интереса, скорее машинально спросил Голицын.

— Я столкнулся с безграничной тупостью тех, кто решает судьбу человека. Меня совершенно не поняли как художника. Безмозглые профессора! — вскипел курьер. — Они были не в состоянии отличить талант от бездарности. Дважды я проваливался на экзаменах в Венскую академию изобразительных искусств. Причем заметьте, рядом со мной были полнейшие тупицы, рисунки которых и мазней-то трудно было назвать. И ничего — они проходили! Но таков уж удел многих художников — быть непонятыми посредственностями, среди которых они вынуждены жить.

«А парень скромностью не страдает, — веселился в душе поручик. — Ну, понятно — гений!»

— Мне пришлось зарабатывать на жизнь рисованием почтовых карточек и рекламных объявлений. Но ничего! Годы пребывания в Вене я рассматриваю как наиболее поучительные в моей жизни, — делился соображениями курьер. — Я много самосовершенствовался: читал, думал… Я возненавидел евреев, всех этих либеральных демократов и мещанское общество. Особое влияние на меня оказали сочинения фон Либенфельса, который утверждал, что будущий диктатор должен оберегать арийскую расу, порабощая или убивая недочеловеков.

У поручика вертелся на языке вопрос: уж не прочит ли себя этот клоун в будущие диктаторы, но задать его он не успел.

— Пост, — флегматично произнес шофер, до этого за всю дорогу не проронивший ни слова.

Голицын взглянул вперед — туда, где показалась полосатая будка. Уже был виден солдат, который опустил шлагбаум и подавал знаки остановиться.

В планы Голицына подобное не входило.

— Послушайте, ефрейтор, ведь комендант при нас распорядился, чтобы машину не задерживали, — напомнил он курьеру.

— Ну да… — задумчиво произнес тот.

— Теперь и я верю, что на вас напали агенты противника, — перешел с места в галоп поручик, действуя так, как подсказывала ему интуиция. — Вы что, не видите — они охотятся за пакетом. Это же ложный пост!

— Как это? — ошеломленно пробормотал курьер.

— Очень просто! Они надели нашу форму.

Пережившему одно нападение Адику не надо было долго объяснять. Его нервы снова пришли в расстройство. Ефрейтор похолодел.

«Дрожишь, придурок», — несмотря на остроту момента, не мог не посмеяться в душе поручик.

Водитель, уже сбросив скорость, вопросительно взглянул на курьера генштаба. Он тоже явно был в смятенных чувствах.

— Останавливаться нельзя, — завизжал Гитлер, — давите их!

Машина снесла шлагбаум, отлетевший с грохотом в сторону, и помчала по городку. Справа и слева замелькали улочки, дома, деревья.

— Отлично! — поощрял тевтонов Голицын. — Теперь нам важно оторваться от диверсантов.

Как быстро выяснилось, на посту не собирались мириться с проникновением в город машины.

— Сзади, — сдавленным голосом произнес водитель, глядя в зеркало заднего вида.

Голицын и Адик увидели, как из переулка вылетели пять кавалеристов. О серьезности их намерений свидетельствовало уже то, что один из них устрашающе вращал над головой саблей, а у второго в руке был пистолет. Раздался выстрел, второй…

— Что же делать? — заметался Гитлер. Его посеревшее от ужаса лицо с выступившими крупными каплями пота теперь мало походило на ту уверенную мину, которую еще несколько минут назад имел удовольствие лицезреть поручик.

Голицын, не отвечая, достал пистолет и стал целиться в одного из преследователей. Несмотря на то, что на ходу добиться идеального попадания в объект было непросто, после третьего выстрела один из нападавших выпал из седла. Но словно в ответ на стрельбу поручика к четырем оставшимся добавилось еще трое.

— Что делать?! — бесновался теряющий последние остатки самообладания курьер генштаба.

— За поворотом выпрыгивайте, — сквозь зубы процедил Голицын Адику, делая три выстрела, один за другим, в кавалеристов, чтобы те немного отстали.

— Что? Зачем?

— Вы уйдете с пакетом, а они будут преследовать меня, — терпеливо пояснил поручик. — Так мы их проведем.

— Но это же опасно!

— Ничего, на повороте скорость будет меньше. Гораздо опаснее будет, если вы попадете им в руки!

Машина неслась вперед, кавалеристы немного отстали. На улицах можно было видеть изумленных жителей, впервые созерцавших такую картину.

— Готовьтесь! Сейчас будет поворот! — прокричал поручик в ухо ефрейтору.