И снова о любви

Что за капризный ребенок! Весь в мать. Но сейчас это не имело значения. Главное — Эвелин. Прошлым летом я запретила Кирану так говорить, хотя не была уверена, что он все понял, просто дождалась, пока он уснет в своей постели с кощунственной символикой «Нью-Инглэнд пэтриотс».

— Он не хотел, Эвелин, — сказала мама. — Дети всегда говорят глупости.

Пальцы Эвелин дрожали, когда она убирала со стола посуду. Мама жестом велела нам с Саммер идти в гостиную.

Мы досматривали матч с папой и Патриком, в соответствующих местах Саммер то ликовала, то неодобрительно фыркала. У меня же в голове крутились более важные мысли: например, что Эвелин, наверное, меня ненавидит и что перед левым глазом уже поплыла пелена, а таблетки от мигрени остались дома.

В следующую субботу во второй половине дня я сидела в своей студии и карандашом из шкатулки кедрового дерева, подаренной мне Саммер, рисовала руки. Мужскую и женскую, переплетенные между собой. Мужская была грубая, с венами, протянувшимися, как прожилки листа, от запястья к пальцам, а женская — изящная и гладкая, словно выточенная из слоновой кости.

— Как красиво! — раздался мамин голос.

Я вздрогнула. Глядя на рисунок, я думала о том, как это романтично — чувствовать свою ладонь в сильной руке, представляла, как мужские пальцы переплетаются с моими.

Каждый день всю последнюю неделю Кейси на своем «БМВ» приезжал в школу за Саммер. Они соединяли руки замком и целовались, а потом Саммер махала мне из окна его машины.

Мне становилось плохо. Впрочем, я ни за что не призналась бы Саммер, что умираю от зависти и мечтаю о том, чтобы шикарный парень умчал меня из школы на глазах у восхищенных одноклассников. Я даже не могла пожаловаться, что мне приходится одной возвращаться домой на метро. Саммер сама злилась на меня из-за Ли, но это другое дело. Парней-то девушки всегда ставят на первое место. Это правило действует для всех женщин.

— Решила поупражняться, — сказала я маме. — Конечности у меня всегда выходят отвратительно.

Она подошла ко мне сзади.

— Наоборот. Они выходят у тебя замечательно.

Я так не считала. Перевернула страницу в альбоме, а мама заговорила о Куинсе. Она сказала, что Эвелин просто необходимо отдохнуть от детей, Патрик сегодня вечером хочет сводить ее куда-нибудь, и кто-то должен присмотреть за мальчиками.

Я обрадовалась, что случившееся в день моего рождения забыто, я прощена, а Эвелин ждет моей помощи.

— Когда поедем?

— Понимаешь ли… — начала мама, присаживаясь на стул.

Она явно собиралась сказать мне нечто важное и подыскивала правильные слова. Точно так же несколько лет назад она объясняла, что скоро ко мне каждый месяц будут приходить «гости».

Мама обвела взглядом комнату, будто самые походящие слова написаны на занавесках или на стенах.

— Видишь ли, в чем дело…

«Видишь ли, в чем дело…» Этой фразой мама всегда начинала неприятный разговор. Ее она произнесла, когда умерла папина мать. А сейчас с ее помощью она сообщила об их с Патриком решении: мне пока не стоит ездить в Куинс.

Конечно, мама имела в виду не весь Куинс. Не стадион «Ши» и не Флашинг-Медоуз-парк. Просто это было лучше, чем заявить в лоб, что в доме Патрика и Эвелин я больше не желанный гость.

— Они что, не хотят меня видеть? — изумилась я. — Ты что, шутишь? Я так им всегда помогала…

— Конечно, помогала! — Мама пыталась меня подбодрить. — Но ты ведь понимаешь, Эвелин в таком состоянии… Мы ведь желаем ей добра… да, Ариадна?

Она говорила так, словно я избалованная неженка, поэтому ей приходится притворяться, что все в порядке, чтобы я невзначай не расплакалась. Возможно, она была права. В висках застучало, и я едва не разревелась. «Мы желаем ей добра». Мы — это, разумеется, мама и Патрик. Ясное дело, ради Эвелин он легко пожертвует мной. Она его жена и мать его детей. Пусть я очень хорошая девочка и прекрасно готовлю, но меня не жалко.

Глава 11

В снегопад в Холлистере очень неохотно отменяли занятия. В этом я убедилась спустя два дня, когда наутро после ночного бурана мамину школу закрыли, а мою нет.

Мама посыпала солью крыльцо, пока я в прихожей натягивала сапоги. Подъехал «мерседес» Джефа, и я поскорее завязала на шее шарф, но вдруг заметила, что Джеф направляется к маме.

Зачем? За наружными створками входной двери их голоса звучали невнятно. При моем появлении они тотчас умолкли и уставились на меня: я была там явно лишняя.

В машине на переднем сиденье в пушистой розовой шапочке с довольным видом сидела Саммер. Как же она меня бесила! Она из тех, кто идет по жизни легко, словно танцуя. А я бесплатно меняла подгузники и нянчила племянников, и ко мне все равно относились не лучше, чем к наемной работнице.

— Зубришь? — спросила Саммер, указав на книгу в меня в руках.

Я кивнула.

— А ты? У тебя есть такой учебник?

— Мне он не нужен, — ответила она и постучала пальцем по лбу. — У меня все здесь.