И сотворил себе кумира...

Школу я невзлюбил сразу и, когда заболел корью, обрадовался этому, как избавлению. Блаженствовал в полутемной комнате — как полагалось тогда при кори — и, впервые сам сочинив стихотворение, прослезился. Стихи назывались „Молот“ и начинались: „тяжки, грозны удары млата, но не железо так он бьет, он рушит все дворцы, палаты, дробит стекло, булат кует.“

Я скрывал эти стихи от мамы, чтоб не хвасталась, но, разумеется, прочитал их Лидии Лазаревне, которая отнеслась к ним серьезно, одобряла; осторожно заметила, что не нужно повторять строки из чужих, даже пушкинских стихов, что я теперь должен больше читать именно поэтические произведения, надо искать свои слова. Конечно, в молодости многие пишут стихи, но, может быть, у тебя и впрямь божья искра…

Став школьником, я продолжал ходить к Лидии Лазаревне; она не притворялась, когда говорила, что рада меня видеть, в ее книжном шкафу всегда можно было найти еще нечитаную книгу — не Жюль Верна, Буссенара или Нат Пинкертона, которых я добывал у других ребят, — а романы Амфитеатрова „Шестидесятники“ и „Семидесятники“, роман о народовольцах Бржозовского „Зарево“, воспоминания Кропоткина, Степняка-Кравчинского, Веры Фигнер, журналы „Былое“, „Каторга и ссылка“, „Природа и люди“ и переводные книги — Шпильгагена, Джека Лондона, О.Генри, Элтона Синклера…

Когда я рассказывал Лидии Лазаревне о школе, о том, что хорошие скауты перешли к юкам, которые вскоре стали называться юными спартаковцами, а потом и пионерами-ленинцами, ей все это было по-настоящему интересно и важно.

От родителей мне приходилось скрывать свою политическую деятельность. Мама зло насмешничала и проклинала босяков, которые натравливают детей на родителей. Отец грозил: „Увижу с красной тряпкой — выпорю, сидеть не сможешь. Запру дома, в школу не пущу.“

А Лидия Лазаревна слушала очень заинтересованно.

— Это очень хорошо, что у вас товарищество, что хотите делать добро, помогать людям… Коммунизм — прекрасный идеал. Первым коммунистом был Христос. Все лучшие люди мечтали о равенстве, братстве, справедливости — Бакунин, Кропоткин, народовольцы… Но очень важно, чтобы идея была чистой и чтоб осуществлять ее с чистым сердцем и чистыми руками… В Библии есть такие слова — не человек для субботы, а суббота для человека. И коммунизм должен быть для человека, а не наоборот…

Иногда я приставал к ней с расспросами, хотел знать, что именно она думает о Ленине и Троцком, о Советской власти. Лидия Лазаревна отвечала сбивчиво, краснела пятнами. Она не умела говорить неправды, но, видимо, боялась внушить мне такие мысли, которые стали бы для меня опасными.

— Ленин очень умный. Даже гениальный. И, конечно, настоящий революционер… Он из хорошей семьи. Его старший брат был народовольцем, героем, — так же, как Желябов, выручал товарищей. Ленин пошел за братом. Он, конечно, любит народ. Хочет добра. Но, видишь ли, он слишком нетерпеливый и нетерпимый. И поэтому допускал жестокости. Ну, так же, как Робеспьер, как Марат. И потом он — материалист. Не лично, нет, лично, он, конечно, идеалист. Это все говорят: он бескорыстен, скромен. Но по убеждениям он — материалист, то есть не верит в силу идеалов. Это у него от Маркса. Тот тоже был, конечно, гениальным и лично благородным. Но признавал только материальные силы — капитал, товар, фабрики, деньги. Вот и Ленин так же думает, что главное — это захватить материальные силы, захватить власть. А все остальное — потом. Потому ради революции хороши любые средства. А что получилось? Все голодные против всех сытых; рабочие и крестьяне против всех имущих, против интеллигенции… Грабь награбленное. Но ведь Пушкин и Толстой были помещиками, и Тургенев. Я знала многих дворян и купцов и фабрикантов, которые помогали революции: Софья Перовская — дочь генерала. А сами большевики? И Ленин — дворянин, и Луначарский, и Чичерин, и Коллонтай. Но считается, что это — исключения, и нужна беспощадная классовая борьба. А всякая беспощадная борьба делает людей безжалостными, жестокими, несправедливыми. И тогда не может быть никакого равенства, не может быть братства, не может быть свободы. Об этом писали Короленко, Толстой, Куприн, Горький — все лучшие писатели. И в других странах тоже. Обязательно прочти Диккенса „Повесть о двух городах“ и Гюго „Девяносто третий год“… Ленин, конечно, гений и лично добрый человек, а Троцкий — холодный, жестокий, честолюбец. Конечно, он тоже выдающаяся личность — полководец, оратор… И тоже был революционером. Но он хуже Ленина. Он думает больше о политических доктринах, чем о народе; о государстве, об армии — а не о народном благе…

Почти так же рассуждали мои родители, их приятели, знакомые, когда говорили о политике.