И создал из ребра я новый мир

Мальчик ахнул и прижал волосатую руку ко рту, чтобы заглушить звук. Кроме девочки, никто, казалось, ничего не замечал; взрослые теснили Энн в самый дальний угол палатки, чтобы усадить ее и обмахнуть лицо веером. Девочка бросила быстрый взгляд в ту сторону. Когда она повернулась, мальчик выскочил из клетки, опрокинув ведро, которое вывалило нечистоты прямо на сено. Ведро, отскочив к прутьям клетки, громко лязгнуло о них, вновь обратив внимание девочки и всех остальных посетителей шатра на него.

Энн закричала. Зазывала Дэвис разразился гневными воплями, переданными в виде звездочек титрами. Мальчик Псоглавец, отчаянно раззявив рот, бросился прочь, минуя ряды выставленных на всеобщее обозрение клетей с балаганными уродцами.

Женщина-крокодил плакала, уткнувшись чешуйчатым лицом в чешуйчатые руки, но безрукий скрипач и Большая Берта заголосили в унисон: поймайте его! поймайте!

Девочка бросилась в погоню, взрослые последовали за ней. Кто-то, пробежав мимо стенда с плавающими в формалине мертворожденными фриками, опрокинул один, самый крупный, экспонат. Емкость упала и разбилась вдребезги. (Запах был ужасен; она помнила его так ясно, что теперь почти ощутила вновь. Гниль и нечистоты — вот чем вонял несчастный образец.)

Поймайте! Поймайте!

Они его не поймали.

Несмотря на голодный вид и короткие ноги, маленький зверь обогнал их всех, выбежав из палатки навстречу песочно-желтому свету солнца. Абсолютно голый да еще жуткий на вид, неизвестно, далеко бы он ушел, но вопрос оказался из числа риторических, ибо то, что не удалось сделать его хранителям и зевакам, легко и непринужденно провернул мужчина с остроконечной бородкой в мятом костюме. Да, Черный Гарри Эшфорд подхватил охваченного паникой юношу легко, одной рукой, и прошептал ему в скрытое мехом ухо:

всяк сидит в своей клетке —

будь благодарен за свою!

И после того, как преследующая толпа догнала их и Зазывала Дэвис начал избивать мальчика с собачьей мордой под крики маленькой девочки, бьющейся в руках у няни, фильм резко оборвался на огромном кадре, где Теодора, сидя у себя на кухне, лила горькие слезы над рассыпанной по полу переваренной картошкой.

ТЕОДОРА В СВОЕЙ КЛЕТКЕ, пересек изображение новый титр.

Глава 13

Ночной показ для помощника шерифа Дина Мортимера оказался зрелищем гораздо более нехитрым.

На его глазах фокусник (черный гарри эшфорд; фокусник-иллюзионист-конферансье — мастер мистерий) совершал на маленькой сцене удивительные трюки, гораздо более впечатляющие, чем у любого другого фокусника, когда-либо Дином виденного. Не шли ни в какое сравнение карточные престидижитации Эрла Чайлда, которые он показывал у себя в таверне многажды за смену; ни выступление кудесника на осенней литчфилдской ярмарке — тот парень крутил из воздушных шаров всякое зверье и даже заставил подружку какого-то фермера исчезнуть в крутящемся шкафу, а затем появиться снова. Однако из того, что вытворял человек на экране «Дворца», ничто не могло быть трюком.

Мортимер понимал, что существуют специальные эффекты и что кинорежиссеры вполне способны создать впечатление, будто на глазах у зрителей происходит небывалое, и все же, когда Гарри Эшфорд стал тянуть длинную извивающуюся черную змею откуда-то из-под полы бархатного плаща, помощник шерифа понял, что видит нечто особенное. А уж когда этот тип поднес змеиную голову ко рту и проглотил гадину всю, до кончика хвоста, тут обмана быть не могло: со смесью ужаса и восторга Дин наблюдал, как кадык парня ходит ходуном, мышцы шеи помогают Эшфорду проталкивать бедную тварь в дьявольский котел, что, должно быть, имелся у мага вместо кишок. Кончик хвоста змеи мелькнул на прощание, хлестнув Эшфорда по шевелящимся губам, и исчез. Тогда маг, довольный собой, ухмыльнулся.

Всё — в одном, неподвижном кадре. Никаких ухищрений.

Где-то вдалеке раздались аплодисменты, хотя никто в зале не хлопал, и шум исходил не из динамиков, что исторгали лишь громыхающую железяками оркестровую музыку, сопровождавшую немое кино. Мортимер предположил, что это был кто-то в вестибюле, за красными дверями, но потом отмел эту мысль. Кем бы они ни были — всяко не Эшфорду аплодировали, хотя, по разумению Дина, должны были. Ведь он шикарен, этот чертов волшебник немого кино, истинный маг и кудесник. Мортимер отказывался верить, что Эшфорд просто ловкач — хваленая «нереальность» магии осталась за дверьми «Дворца» в эту ночь. То, что важная перемена произошла в восприятии окружающего мира, было неважно для Дина Мортимера. Лишь магия Гарри Эшфорда имела значение.

Теперь артист расхаживал взад-вперед по маленькой сцене, обшаривая невидимую публику черными глазами. Он широко взмахнул рукой и бросил в камеру титры:

а сейчас мне потребуется доброволец