Читаем И тогда я солгал полностью

И тогда я солгал

С тех пор минуло пять месяцев. Она ни разу не подошла к моему пристанищу. Я вырыл себе отхожую яму и кипятил воду из ручья. Я знал, что она вполне чистая, но у меня сохранились армейские привычки. Позади своего жилища я выкопал канаву, чтобы зимой отводить дождевую воду. У меня были деньги. Моя мать отложила сколько могла из денежного вспомоществования, которое я ей присылал. Деньги она держала в жестянке из-под табака, принадлежавшей моему отцу. Если бы она их не откладывала, то не экономила бы на топливе и питалась бы лучше, но доктор сказал, что разницы бы не было. Сердечные клапаны износились из-за ревматической лихорадки, которую она перенесла, когда я был мальчиком, сердце и погубило ее.

Я ни разу не ходил в город. Иногда пешком прогуливался до Тремеллана или Сенары. В базарные дни добирался до Саймонстауна, подгадывая к окончанию торговли, когда цены снижались. Кормил кур Мэри Паско, а вскоре заботы о них перешли на меня целиком. Она сказала, что я могу брать себе яйца, поскольку ее желудок их уже не переваривает. Она по-прежнему пила козье молоко, но его с лихвой хватало на нас обоих. Помню, как она делала козий сыр, заворачивала в крапиву и продавала, но теперь это осталось в прошлом. Я все время размышлял, как можно использовать эту землю. Когда-то Мэри Паско славилась своими овощами. На ее огороде рос самый сладкий и самый ранний картофель. Также она выращивала лилии и продавала на церковной площади. Но теперь холм отвоевывал ее землю обратно. Часть живой изгороди исчезла. Ограда вокруг куриного загона была в жалком состоянии. Землю заполонили папоротник, дрок и терновник, а камни плодились в ней, будто кролики. Я начал ее очищать. Конечно, я знал, что меня заметят. Это моя страна. Я знаю, сколько у нее глаз.

Вечером четырнадцатого января я услышал, как Мэри Паско зовет меня пронзительным диким голосом. Я подумал, что она похожа на кулика, поскольку по-прежнему пытался определить, какую же птицу она напоминает. Наклонил голову и вошел в почерневший дом.

Мэри Паско лежала в своем гнезде из лохмотьев. Она взглянула на меня, но глаза ее были совсем белые, как молоко, и ничего не видели. Она попросила воды, я зачерпнул чашку и напоил старуху. Она вся пылала. Я взял ее запястье и нащупал пульс, который оказался быстрым, но легким, будто ниточка. Я видел, как доктор проделывал такое с моей матерью.

— Сходить за доктором? — спросил я, но она помотала головой. Я видел, как она собиралась с силами, чтобы заговорить. Я сказал ей, что починил ограду вокруг куриного загона. На самом деле я обрадовался, что она не послала меня за доктором. Он пришел бы, а за ним увязалось бы еще много народу. Она вся напряглась, чтобы совершить непомерное усилие. Выпила еще воды, откашлялась и произнесла:

— Я хочу лежать здесь, а не под камнем в городе. Ты сделаешь это для меня, Дэниел.

Когда я говорю «сказала», то имею в виду, что она выдавила это из себя между глубокими, хриплыми вздохами, дважды ее прерывал кашель. Я боялся, что она умрет, не договорив. Все ее лицо было в поту.

— Ты останешься здесь после меня, Дэниел, — сказала она.

Я кивнул, а потом вспомнил, что она меня не видит, и сказал: «Останусь». Мне было достаточно, что я услышал это от нее. Потом она уснула, совершенно изможденная. Я остался при ней, опасаясь, что, если я уйду, у нее не хватит сил меня дозваться. Очаг почти потух, и я подбросил дров. Для нее лучше дым, чем холод. На улице потемнело, начинался дождь. Я вспомнил, что оставил возле куриного загона плоскогубцы, но до завтра они никуда не денутся, а я успею их смазать, прежде чем они заржавеют. Она открыла глаза и принялась слепо озираться. Я подумал, что она хочет еще воды, и поднес чашку к ее губам, но она отстранилась.

— Это Дэниел? — спросила она.

Я кивнул, но потом вспомнил, что она не видит меня, и ответил:

— Да, Дэниел.

Мне показалось, будто она искала мое лицо, а потом посмотрела в сторону, позади меня. Я знал, что она ничего не видит.

— Кого это ты с собой привел? — спросила она.