И тогда я солгал

— Выйдешь за Джеффа Паддика, да?

Она покатывается со смеху:

— Ты правда так думаешь?

— Все к этому идет. Его сестры помешались на Джинни.

— Это он сказал?

— И подыскивают шетлендского пони, чтобы она училась ездить верхом.

Фелиция прекращает смеяться.

— Они желают нам добра, — говорит она. — Он хороший человек. Мне он нравится.

Я не отвечаю.

— Но выходить за такого замуж, Дэн, это чересчур. Надеюсь, ты понимаешь.

У меня слабое, но отчетливое ощущение, будто Фелиция набирается смелости, чтобы рассказать мне о своем былом замужестве. Гарри Ферн желал ее. Благодаря этому желанию на свет появилась Джинни. Наверное, Фелиция думает, будто я знаю меньше, чем она. Точно так же парни и мужчины думают, будто они знают все.

— Джудит и Энн спят в одной кровати. Раздельно не могут, — говорит Фелиция. — А у старой миссис Паддик своя собственная комната. Как говорит Долли Квик, чтобы туда войти, надо быть похрабрее, чем она. — Фелиция отхлебывает чай из бутылки, утирается рукавом и улыбается мне. — Я знаю, ты не любишь Долли. Но она очень мне помогла, когда родилась Джинни. Не знаю, как бы я смогла родить без нее… Гарри не было, а доктор уехал в Труро. Ты знаешь, что Джинни родилась на три недели раньше срока? Я так испугалась, Дэн, когда начались схватки. Ты себе не представляешь. Сидела на лестнице и плакала, а тут вернулась Долли — забыла что-то, не помню, что именно. Может быть, ничего и не забыла. Она меня тогда очень поддержала. Она знала, что делать — отвела меня наверх и сказала, что неважно, придет доктор или нет, все и так будет хорошо. Больше всего мне запомнилось, что она не снимала шляпку. Я все время смотрела на блестящий черный шарик на конце ее шляпной булавки. Она проявила такое участие, но потом пришел доктор и принялся распоряжаться, как будто она ничего не умеет. Руки у него были холодными. Когда родилась Джинни, он поднял ее за ноги и встряхнул, будто кролика, а я не смогла ему помешать.

— Возможно, они всегда так делают.

— Ты думаешь? Мне это кажется странным. Джинни вопила без умолку. Вся выгибалась, извивалась в воздухе. Доктор даже шлепнул ее, а она была совсем вот такусенькая. — Фелиция развела ладони. — Как будто он наказывал ее за то, что она родилась. Когда он ушел, Долли сказала: «Положите ее рядом с собой», и так мы провели всю ночь. Бедняжка сначала мерзла, но через некоторое время согрелась. Она то и дело вздрагивала, как будто что-то вспоминала. Я сказала ей, что ничего подобного с ней больше не повторится. Но возможно, было уже поздно, и поэтому она такая, какая есть.

Я подбираю маленький блестящий камушек и бросаю в воздух. Он летит вниз, сверкая на солнце, и исчезает почти беззвучно.

— Ты рассказала об этом Гарри? — спрашиваю я. Я ревную ко всему, что происходило с Фелицией, пока меня не было.

— Не хотела говорить об этом в письме.

Наверное, она собиралась рассказать ему, когда он вернется домой. Но он не вернулся и не узнал, как именно родился его ребенок.

— Мне очень жаль, — произношу я совершенно искренне. Моя ревность исчезает. Гарри Ферн был одним из тех жалких неудачников, которые думали, что только начинают, тогда как для них все уже заканчивалось. Но это не меняет того факта, что, окажись он здесь, я бы охотно спихнул его с утеса.

Время летит, ну и пусть, а солнце скользит вниз по небосклону, тусклее, чем раньше, потому что теперь его застилают облака. Пора возвращаться. Кобыла, наверное, соскучилась по своему стойлу. Бухта ослепительно сверкает, поднимается ветер. Под нами вздымаются волны.

— Отлив начинается.

— Правда?

— Посмотри на скалы.

Мы с Фредериком часто купались тут во время отлива. Во всей бухте были только мы одни. Кричали и плескались, а потом успокаивались, плавали на спине, позволяя встречным течениям перетягивать нас с одного берега бухты на другой. Когда мы переворачивались и плыли на животе, то видели на песчаном дне собственные тени, дрожащие и похожие на неведомых, причудливых рыб. Песок был волнистый, словно рифленое железо.

— Дэниел, дождь начинается.

И верно, небо выдавливает из себя несколько капель, предупреждая о грядущем ливне. Мы поспешно встаем, завязываем мешок и скатываем одеяло.

— Вернуться на ферму мы не успеем. Можем укрыться где-нибудь здесь и переждать.

Небо темнеет, а мы тем временем спешим вверх по тропинке, потом по дороге. Подходят коровы, заполняя собой все пространство. Обойти мы не можем, поэтому приходится ждать, пока гуртовщик загонит их в ворота, ведущие на молочную ферму. Дождь припускает. Я держу одеяло над головой Фелиции, пока коровы проходят, оставляя после себя мешанину из навоза и грязи.