И только вера... (СИ)

И сволочизмом не назовешь, скорее уж вписывалось в закономерность, по которой победители после победы этому миру были не нужны. Если только в качестве золотого тиснения на досках памяти…

— У тебя ведь уже есть план?

Спрашивала не для себя — об ответе догадывалась, если в чем и сомневаясь, так в форме подачи, для самого Шторма, позволяя поставить соответствующую моменту точку.

И ведь не ошиблась, достаточно оказалось увидеть, как кажущаяся расслабленность позы становится ленивой вальяжностью:

— Я над этим работаю, — с ухмылкой отозвался Шторм и поспешил покинуть кабинет, оставив их одних.

— Сволочь! — словно освободившись от неподъемного груза, вздохнула Элизабет, как только створа сдвинулась, заблокировав их на уровне держащихся постоянно четырех восьмерок. — Знал? — развернулась она к Риману.

Контраст был не столь очевидным, как еще некоторое время назад. Границы в восприятии людей и самаринян не сразу, но перестали выглядеть категорично, размывшись схожестью того, что лежало в основе.

Несмотря на различия в антураже, главное для двух рас оставалось одинаковым: и те, и другие хотели жить! Не как-то так жить… а просто жить! Встречаться, влюбляться, рожать и растить детей, заботится о постаревших родителях, помнить тех, кто был когда-то, мечтать о том, до чего не дотянуться…

Война, при всем ее ужасе, сделала сложное простым, избавив от всего наносного и оставив то, что можно было считать сутью.

— Только в качестве возможного варианта, — подошел к ней Риман. — Задержишься?

Очень хотелось сказать: «Да», но она качнула головой. Задачка не на один день, да и сгоряча за такие не берутся.

— Ты ведь понимаешь, что я не останусь в стороне? — подняла она голову, ловя его взгляд.

Между ними много чего было…

Между ними много чего будет…

— В качестве моей жены у тебя окажется значительно больше возможностей, — вполне серьезно произнес Риман, вот только в глазах…

— Почему? — ей удалось сдержать первый порыв и не расхохотаться.

Меҗду ними все было решено, но…

— Потому что ваши штабные до сих пор не могут взять в толк, что для жреца кайри значительно больше, чем жена. Стереотипы.

— Только что придумал или Шторм подсказал? — склонила она голову, разглядывая мужчину, сумевшего сделать невозможное: оставив свободу, приручить к себе.

— Считаешь его умнее меня? — «обиженно» приподнял он бровь.

Лиската Храма Предназначения! Жрец, на котором держалась Триада…

За это она Римана и любила. При всей его незыблемости, он продолжал оставаться открытым для этого мира…

По ощущениям до рассвета было ещё часа три, но сон ушел, стоило Риману только подняться.

— Я тебя разбудил? — тут же вновь вернулся он на кровать.

В какой-то момент между ними тоже стало все просто. Они хотели быть друг с другом, они друг с другом были. А то, что он называл ее кайри и приклонял колени, прося благословения…

Гирю Ежова, которую адмирал повсюду таскал с собой, принять оказалось едва ли не сложнее, чем традиции самаринян.

— Не ты, — села Элизабет, подтянула колени к груди, обхватила себя за ноги. — Должны быть и другие списки.

Это выглядело очевидным, потому ответа она и не ждала. С одной стороны «на ликвидацию», с другой…

— Вариант с внедрением не пройдет, — чуть дернул он головой. — Вы все успели серьезно засветиться…

Риман поднялся, похоже, посчитав, что сказал все… сколько раз видела, но продолжала любоваться, оценивая фактуру и с точки зрения выживания, которую обеспечивала соответствующая подготовка этого тела к разного рода неприятностям, и с той, где он принадлежал ей так же, как и она ему.

— Согласна, — Элизабет рывком откинула одеяло, встала, понимая, что вот то… сорвавшееся, требовало не просто движений, а когда ты в полной мере осознаешь, что играешь с огнем, — если не создать ситуации, когда выбора нет.

— Не уверен, что мне понравится твоя идея, — задумчиво хмыкнул Риман, принимая ее в свои объятия.

Мягко, едва касаясь кончиками пальцев, провел вдоль позвоночника…

Это тоже было… не раз. Сердце дернулось, сбившись с ритма, не удержавшись, рухнуло, сдаваясь перед напором ощущений…

Идеально подогнанные друг под друга…

— Уверена, что понравится, — подняла она голову, поймала его взгляд… — Я хочу, чтобы ты назначил день для проведения ритуала.

О том, что не стоило говорить об этом сейчас, Элизабет поняла, как только он отстранился, оставив без ощущения тепла:

— Кажется, у вас это называется: не мытьем, так катаньем?

— Это ты про Шторма? — прежде чем кивнуть, уточнила она.

— Про него, — согласился он. Развернувшись, вышел из спальни.

Когда Элизабет появилась в гостиной, так и оставшейся ее кабинетом, Риман стоял у раскрытого окна. Ветром трепало тонкую ткань, гоняло по комнате несколько оставленных ею листов бумаги.

— Я что-нибудь придумаю, — поежилась она. Ночь была свежей…

— Через два дня, — сказал он… о том, о другом.

— Нет! — качнула она головой. Не для него — для себя. — Это слишком важный шаг, чтобы использовать его, как повод. — Оттолкнувшись от дверного косяка, прислонившись к которому стояла, подошла, замерла у него за спиной. — Прости. Это не он — я сволочь.