И в пепел обращен

– Ах, если б ваш муж обладал теми же принципами и тем же мужеством, – сказал Энтони, взглянув ей в глаза, полыхавшие в прорезях маски огнем. – Будь в Англии больше таких, как вы, ей много спокойнее спалось бы по ночам.

Губы леди Ферфакс дрогнули.

– Муж – человек хороший.

Да, вот только лишенный власти силами, вышедшими из-под всяческого контроля. Армия ему более не подчинялась. Утешить леди Ферфакс, как и себя самого, Энтони было нечем.

Вернувшись на галерею, он обнаружил в зале смятение. Члены парламентской комиссии двигались к выходу, причем куда беспорядочнее обычного, зрители гудели, о чем-то беседуя меж собой.

– Что происходит?

Том только пожал плечами.

– Король просит выслушать его в парламенте, перед Общинами и Лордами. Якобы имеет сказать то, что поспособствует примирению. Брэдшоу ему отказал, а после члены комиссии затеяли спор. К тому, кто его начал, подошел сам Кромвель – правда, о чем они говорили, я не слыхал. И вот теперь Брэдшоу призвал всех удалиться на совещание.

Совещание продолжалось добрых полчаса – полчаса, исполненных тревог. Кромвеля Энтони помнил по Палате общин – запугивать тот был мастер. Правда, в чистке Палаты он к Айртону не присоединился, но с тех пор, как согласился участвовать в этом судилище, держал свою сторону непоколебимо. Каких бы возражений ни выдвинул его коллега по комиссии, в том, что они переживут схватку, происходящую в эти минуты вдали от ушей публики, Энтони сомневался.

И оказался совершенно прав. Когда удалившиеся вернулись, Том негромко заметил, что несогласного среди них нет, а Брэдшоу объявил, что в просьбе выслушать его Карлу отказано.

Казалось, его обращению к подсудимому не будет конца. Лорд-председатель обрушил на короля град юридических доводов пополам с историческими примерами, большую часть которых Энтони мог бы разгромить в мгновение ока. Одно лишь из сказанного Брэдшоу поразило его до глубины души.

– Меж королем и его народом существует договор, обоюдосторонняя сделка, – говорил человек в красной мантии. – Одна из связующих их нитей есть долг суверена защищать свой народ, другая же – долг подданных хранить суверену верность. И, сэр, если сия нить однажды разорвана – прощай, суверенитет!

«А ведь когда-то все так и было устроено, – с тоскою подумал Энтони. – Но, увы, сия нить в самом деле разорвана».

Карл то и дело пытался вставить хоть слово, ответить на обвинения Брэдшоу, но после трех дней его весьма едких нападок Брэдшоу вовсе не собирался повторять прежней ошибки, позволив королю овладеть положением. Поспешно разделавшись с заключительными пунктами, он объявил подсудимого виновным, и поднявшийся с места клерк зачитал заранее заготовленный приговор.

– Тиран, изменник, убийца и враг государства, вышесказанный Карл Стюарт казнен будет смертью через отсекновение головы от тела.

Всколыхнувшись величавой волной, члены комиссии в знак общего согласия поднялись с мест.

Слова приговора падали на душу каплями жидкого свинца.

«Значит, не низложение, не заточение, – думал Энтони. – Значит, его казнят».

– Не позволите ли и мне сказать кое-что, сэр? – мягко спросил король Англии со своего кресла.

Но нет, дать ему слово Брэдшоу и не подумал. В глазах закона Карл был уже мертв, а мертвые не разговаривают. С замершим сердцем увидел Энтони смятение на лице короля, осознавшего собственный просчет. Он ничего не понимал, он ожидал еще одной возможности – нет, не изменить приговор, но высказаться. Голос его зазвучал громче, отчаяннее, но стражники сомкнулись вокруг него, точно латная рукавица, а члены комиссии сделали вид, будто не слышат его выкриков.

Смирившись с бесславным поражением, Карл все же сказал напоследок:

– Что я? Мне слова ни к чему. Подумайте, какое правосудие ожидает других!

Халцедоновый Чертог, Лондон, 30 января 1649 г.

– Тебе нельзя туда, – ровно, устало сказал Энтони. – Никак нельзя.

Храня гробовое молчание, придворные дамы Луны занимались важным делом – одевали госпожу. Нужды в их помощи не было никакой, ведь Луна велела подать самое простое, незатейливое платье, но, тем не менее, все они предпочли остаться, дабы в согласии с Принцем хоть выражением лиц, хоть взглядами, но выразить неодобрение.

– Твоя власть, лорд Энтони, распространяется на дела смертных, но не дивных. Куда мы отправляемся – наша собственная забота.

Пожалуй, отповеди столь формальной он не заслуживал, однако нервы Луны были истрепаны так, что тут уж не до куртуазности. Нервы Энтони, несомненно, тоже.

– Я вовсе не приказываю тебе, государыня, – сквозь стиснутые зубы отвечал он. – Я лишь напоминаю, что покидать свои владения и подвергать себя подобной опасности крайне неблагоразумно.

– Некогда я считалась в этом одной из лучших, – с некоторым раздражением заметила Луна в попытке преуменьшить опасность затеи. – Тебе вовсе ни к чему опасаться, что меня обнаружат.

– Как бы там ни было, ты собираешься отправиться туда, где для тебя хуже, чем в пекле, и ничего при этом не выиграешь!