И в сотый раз я поднимусь

Или как-то иначе, но проявилось бы все равно?

Нет, наверное, все-таки вулкан. Не выдержали, в общем, проверки судьбоносным огнем.

Про ход собственной жизни Саша давно поняла: у нее все идет вверх-вниз. Иногда незаметный, иной раз очень трудный подъем вверх, через преодоления, мрак и тяжесть, далее – радость покоренной вершины, а потом спуск, когда легкий и почти неощутимый, когда головокружительный, как падение в пропасть. Хорошо то, что в пылу движения не отдаешь себе отчета, падаешь ли ты или карабкаешься ввысь. Ужасаться или радоваться получается только задним числом.

Самое главное – осознавать, когда наступил передых, чтобы насладиться им, не отвлекаясь на мелочи.

Скоро, совсем скоро вся предыдущая жизнь, полная взлетов и падений, будет казаться Саше безоблачным раем. Ей понадобятся все ее силы. И тогда память откроет спасительные роднички. Их живая вода поможет, в какую бы страшную сказку ни завела ее реальность.

Хармс как предчувствие

Саша никогда не просыпалась в ужасе. И даже просто в плохом настроении. Утро – ее лучшее время. Так было всегда, по крайней мере, с тех пор, как она себя помнила. Уныние могло приползти с приходом тьмы. Утренний свет всегда дарил любопытство, надежду, радость, ожидание какого-то нового счастья.

Саша знала людей, встречавших начало дня в тоске и только к вечеру успокаивавшихся, смирявшихся с жизнью. Это было совсем другое устройство мировосприятия. Саше всегда было жалко вечерних людей. Страшно им жить, должно быть.

Невыносимо жутко.

В то летнее жаркое утро она проснулась слишком рано – в шесть. От толчка в сердце.

Все ее существо переполнял невыносимый животный страх. Неописуемый и никогда ранее не испытанный.

Был и некий предвестник, зародышек этого отвратительного чувства. Он поселился в ее душе перед самым сном.

Почему-то она взяла почитать на ночь маленькую книжечку Хармса, и та сама собой открылась на совершенно неподходящей для успокоительного чтения страничке.

Там описывалась встреча какого-то Пронина с дамой по имени Ирина Мазер. Пронин хвалил чулки этой дамы, хватаясь за них рукой. Потом Ирина сказала, что чулки уже кончаются, а дальше идет голая нога. Пронин восхищался теперь уже не чулками, а ногой и целовал ее…

«Ирина сказала:

– Зачем вы поднимаете мою юбку еще выше? Я же вам сказала, что я без панталон.

Но Пронин все-таки поднял ее юбку и сказал:

– Ничего, ничего».

Однако вдруг свидание, сулившее скорое обоюдное счастье, прервал резкий звук. К ним заявились обычные в те времена гости: «человек в чОрном пОльто», военные с винтовками и дворник.

Человек в чОрном пОльто велел Ирине ехать с ними, не позволив даже надеть панталоны.

И Пронину тоже приказано было ехать.

Дверь комнаты заперли и запечатали печатями.

Вот, собственно, и весь рассказ. А что тут добавить?

Почему-то он, рассказик этот, никогда не попадался Саше на глаза прежде. А сейчас вдруг пронзил, ужаснул своим сугубым реализмом, абсурдностью правды и отсутствием обычной хармсовской «чуши» как основного принципа его творчества. Он же сам говорил: «Меня интересует только «чушь», только то, что не имеет никакого практического смысла».

Хотя – какой практический смысл в аресте Пронина и Ирины Мазер? Какой практический смысл в действиях человека в чОрном пОльто?

Такой ход был в те времена у механизма под названием жизнь. И Хармс просто запечатлел.

А Саше стало безотчетно страшно.

– Какое счастье, что мы живем не в то время, – трусливо порадовалась она. – Бедные люди. Бедный Хармс. Бедные все-все тогда. Хорошо, что сейчас не так. Как бы там ни было, а нам, кто потом родился, невероятно повезло.

Саша потушила свет и заснула.

Спал и знойный летний пышно-зеленый город Берлин за окнами.

В это самое время в Москве ее дети были в беде.

«Как только в раннем детстве спят…»

Льет дождь. Я вижу сон: я взятОбратно в ад, где все в комплоте,И женщин в детстве мучат тети,А в браке дети теребят.Льет дождь, мне снится: из ребят

Я взят в науку к исполину,И сплю под шум, месящий глину,Как только в раннем детстве спят.Борис Пастернак

1. Ничья

Саша долго не знала, как, собственно, появилась на свет. Мнения людей, чьи имена записаны в ее метрике с гербами, серпами, колосьями и молотом над всем этим буйством, категорически не совпадали.

Изредка навещая дочку, папа c увлечением рассказывал:

– Когда я захотел, чтобы у меня была девочка, я пошел в магазин. Специальный. Где детей продают.

Саша жаждала попасть в этот восхитительный магазин, она требовала пойти туда скорее, чтобы купить себе настоящего ребеночка вместо надоевшей пластмассовой куклы.

Папа уклончиво объяснял, что в магазин этот пускают только взрослых, у кого есть паспорта и кто сам заработал деньги на приобретение и прокорм младенца.