* * *

И вот ещё одна слеза скатиласьв честь одного из них, в честь колокольника,в честь колокольчика и колокольни —хохочущий безумец, полномочныйизобретатель, маг-циркач и маг

поэзии, Кирсанов, Сёма, брат, —лишь несколько часов тому назадузнал я эту весть и не поверил,не верил, здесь, вдали, сейчас, не верюхолодной этой вести, этой смерти,которая когтями ледянымивпилась в твой ясно блещущий напев.

Семён Кирсанов был моим весельем,весёлым хлебом,радостью делитьвинои доброй радостью открытий,которые он помечал своей

минутной стрелкой, — радостью безбрежнойбыл этот добрый колокольчик-друг.И вот невероятное: беззвучный,в сырой земле, украденный безмолвьемнавеки, — он и фейерверк его,и многогулкие его стихи —то, что являлось праздником моим

и чашею, которую отнынемне не поднять, поскольку друг мой сталтуманом — тишиною стал мой друг,луной разбитой,плачущей снегаминад местом,где покоится мой друг.