Я, бабушка, Илико и Илларион

– Молодец! Я курил двадцать лет, а теперь бросил. И никто не заставит меня взять в рот папиросу! – сказал он, положил мои папиросы себе в карман и, пошатываясь, ушел. Мы медленно двинулись дальше. Цира вдруг повеселела. Она прыгнула через тень чинары, потом через другую, третью, пятую… Так, прыгая, добежала она до гостиницы «Интурист» и тут начала скакать на одной ноге.

– Ну-ка, лови меня!

Я погнался за Цирой, настиг ее и крепко схватил за плечи.

– Уф, устала!

Цира опустила голову мне на плечо. Я одной рукой обнял ее за шею, другой приподнял подбородок и заглянул в ее огромные голубые глаза.

– Эх, если б ночь длилась бесконечно… – вздохнула Цира.

– Почему, Цира?

– Так… ночь лучше дня…

Цира сбросила мою руку, закинула голову назад и уставилась в усеянное звездами небо. Потом снова взяла меня под руку.

– Ты, наверное, любишь кого-нибудь, Цира. Скажи, кого?

– Я люблю небо, люблю звезды, вот этого сторожа люблю, и это дерево люблю!.. – Цира подбежала к чинаре. – Не веришь? Хочешь, поцелую?

Она прижалась к дереву, стала целовать и раскачивать его. Спавшие на дереве воробьи встрепенулись и тревожно защебетали. Цира прислушалась к гомону птичек, потом обернулась ко мне:

– И воробьев я люблю!

– Чудачка ты!

– Может быть. А ты кто?

– Кажется, я тоже чудак!

– Нет, ты просто глуп!

– Благодарю!

– Впрочем, глуп – это не то слово. Ты слеп и глух!

Цира подошла ко мне, схватила за воротник, привлекла к себе, пристально взглянула в глаза и спросила:

– Видишь меня?

– Представь себе – вижу!

Цира взяла мою руку, прижала ее к своей груди и опять спросила:

– Слышишь?

Я почувствовал учащенное биение сердца девушки, меня обожгло ее горячее дыхание… И вдруг я обнял Циру, привлек к себе и поцеловал…

И снова мы идем по аллее чинар.

– Зурико!

– Да, Цира?

– Я люблю тебя!

– Врешь!

– Нет, это правда, Зурико.

– Врешь, Цира, и давай не будем про это…

Цира умолкла, прислонилась к дереву. Я тоже замолчал и прислонился к стене. Мы долго стояли и смотрели друг на друга. Цира подошла ко мне, застегнула воротник, поправила мне брови и медленно двинулась по улице. Я поплелся за ней. Вдруг Цира обернулась – в глазах ее блестели слезы. Она приблизилась, поцеловала меж и убежала.

…Я долго, не двигаясь, стоял на месте и прислушивался к шелесту листьев красавиц чинар…

…Домой я возвращался пешком. У Театра юного зрителя меня нагнал запоздалый трамвай. Я вскочил в задний вагон. Пассажиров не было. Дремавший кондуктор вздрогнул, приоткрыл глаза и велел пройти вперед. Я прошел вперед. Потом кондуктор крикнул, чтобы я вернулся назад и приобрел билет. Я вернулся и сказал, что у меня денег нет. Кондуктор не поверил. Я вывернул пустые карманы. Тогда кондуктор сказал: «Как вскочил, так и соскакивай». Я соскочил и очутился в объятиях милиционера.

– Здравствуйте! – глупо улыбнулся я ему.

– Гражданин, предъявите документы!

– Для чего вам мои документы?

– Гражданин! Вам говорят – предъявите документы! Посмотрим, что ты за птица…

– Что значит – птица?

– Разговоры!!

– Почему вы кричите?

– Плати штраф!

– У меня нет денег…

– Тогда ступай со мной в отделение. Там заплатишь!

– Ты что, думаешь, мне в дороге зарплату выплатят? Говорю, нет денег!

– Разговоры!!

В отделении милиции сидели четыре человека. Увидев меня, дежурный прищурил глаза и спросил:

– Ого, опять попался?

– Что вы, батоно, я впервые в милиции!

– Разговоры!

– Вот такой он мерзавец, начальник! Всю дорогу по матери меня ругал!

– Неправда, батоно! Никого я не ругал!

– Молчать! Вот закончу с ними, потом займусь тобой! – сказал дежурный и обратился к сидевшему на лавке небритому красноносому мужчине: – Сколько раз я должен брать с тебя расписку, а?!

– Ва! Сколько раз скажешь, столько раз напишу. Не буду же сопротивляться!

Носатый встал. Я занял его место. «Мой» милиционер ушел.

– Ладно, ладно… Скажи, какую ты там еще натворил беду?

– Кто? Я? Что ты, начальник! Ты его слушаешь? Он себя педагогом называет! Какой он педагог? Ему даже овчарку нельзя доверить! Педагог!..

– Прошу вас оградить меня от оскорблений этого пьяницы! – привстал высокий, худой мужчина. – Об уровне моей профессиональной подготовки можете запросить отдел народного образования!

– В самом деле, выражайся приличнее! – прикрикнул дежурный на пьяницу.

– Ва! А почему он задевает мою профессию?

– Что вы, он не заикался о вашей профессии, – вмешался я.

– Как это – не заикался! Только что он назвал меня пьяницей!

– О-о, это нехорошо! – сказал я педагогу.

– Молодой человек, вы не можете себе представить что это за тип!

– Сам ты тип! – обиделся носатый.

– Не будем говорить о том, что он избивает свою жену, – продолжал педагог, – это в конце концов его личное дело. Но ведь он беспробудно пьет, орет, шумит. Покоя соседям не дает!

– Это правда? – строго спросил я носатого.

– Что значит – правда? А как бы ты поступил на моем месте? Двадцать лет, понимаешь, двадцать лет этот господин называет меня пьяницей! Ва! Разве я сам этого не знаю? Зачем он мне напоминает? Ты, говорит, хулиган! А что, я без него не знаю? Мало ему этого, так он нашел новое слово: аккредитив… Нет, креп… крен… крендель!..

– Кретин! – подсказал педагог.