Для деревенского парня, который учится в Тбилиси, самым любимым месяцем, казалось бы, должен быть июнь. Сданы экзамены, получена трехмесячная стипендия, теперь можно с легким сердцем отправляться домой. Впереди – лето, ночные набеги на соседние сады и огороды, рыбалка, охота… Было время, когда я, ученик сельской школы, тоже радовался наступлению лета. Но с тех пор как судьба связала меня с городом, июнь потерял для меня всякую прелесть. Судите сами: чему тут радоваться? Все лето над моей головой висит страшный меч – осенняя переэкзаменовка. Все тройки в моей зачетной книжке нужно переправить на пятерки – без этой меры предосторожности лучше не показываться на глаза бабушке. Затем нужно выслушивать намеки Илико и Иллариона по поводу моей стипендии («Ты что, опять отказался от стипендии?..»). Кроме того, Илларион не упускает случая, чтобы в присутствии бабушки завести разговор о моей любви к наукам, моем прилежании, о том, каких ему стоило трудов в бытность свою в Тбилиси отрывать меня от учебников… Наконец, возвращаясь в город, я должен все пятерки переделать опять на тройки!
Но, поскольку у меня, кроме моей деревни, бабушки, Илико и Иллариона, на свете нет никого и ничего, приходится мириться с положением и ехать к ним…
И вот я уже шагаю по извилистой тропинке, ведущей к нашему селу. Земля, трава, все вокруг мокро от недавнего дождя. Я сам промок до ниточки, ноги скользят по грязи. Тропинка круто взбирается в гору. Я ускоряю шаги, почти бегом преодолеваю подъем – и вдруг передо мною как на ладони открывается мое село. У меня слабеют колени, к горлу подступает соленый комок, и я присаживаюсь на камень. Я сижу долго, глотаю слезы и жду… Наконец из дома выходит бабушка. Она еще больше сгорбилась, но походка у нее по-прежнему бодрая. Я вскакиваю с места, хватаю свой пустой чемоданчик и с криком «бабушка-а-а!» мчусь вниз, под гору. Еще минута, и мы обнимаемся. Первой заговаривает бабушка:
– Жив, сыночек?
– Мертвый, но не признается! – язвит появившийся словно из-под земли Илларион.
– Небось проголодался, сыночек? – спрашивает бабушка.
– Ничего, я его за лето откормлю… Вместе с моей Серапионой… – говорит Илико, весело потирая руки.
– Ну, расскажи, что нового в Тбилиси? Что молчишь, как на экзамене? – спрашивает меня Илларион и, не дожидаясь ответа, обращается к бабушке: – Какое вино принести, Ольга?
– Все, – отвечает бабушка.
– Чем у тебя полон чемодан, не свинцом ли? – скалит зубы Илико, легко подбрасывая мой чемодан.
– Книги, наверное, привез! – ухмыляется Илларион.
– Никаких книг! – восклицает бабушка. – Хватит с него занятий! Теперь он должен отдохнуть! Видите, на кого он стал похож? Кожа да кости!
– Да, да, конечно, ты права, Ольга! – хихикает Илико. – Бедный ребенок! Ну разве можно так истязать себя!
– Вы бы взглянули на его библиотеку! – говорит Илларион. – Когда входишь в его комнату, то на голову падает сперва книга, затем – кирпич. Все деньги, которые ему посылает бедная Ольга, он тратит на книги!
– Сыночек! – сокрушается бабушка. – Губишь себя? Голодаешь? На кой черт сдались тебе эти книги? Лучше ешь на эти деньги, а то перестану посылать!
– Илларион Шеварднадзе, хватит тебе мутить воду! – пугаюсь я.
– Мы ведь о тебе заботимся! Учиться, конечно, нужно, но нельзя забывать и о здоровье! – говорит Илико.
– Бабушка, накрывай, ради бога, скорей на стол может, заткнутся эти вредные старики! – кричу я.
– Сейчас, сейчас, сыночек!
Спустя несколько минут мы сидим за столом и с аппетитом уплетаем вкусный обед.
– Можно к вам? – раздается с балкона.
– Пожалуйста. Кто это?
В комнату входит счастливая, смущенная, зардевшаяся Мери. На ней новое, красивое платье.
– Бабушка, одолжите, пожалуйста, сито… Здравствуй, Зурико!
– Здравствуй, Мери! – говорю я и встаю из-за стола.
– Вот оно висит за дверью, возьми, детка, – показывает бабушка.
– Садись, Мери!
– Нет, спешу!
– Проводи девушку! – говорит мне Илико.
– Что вы, не нужно! – отказывается Мери.
– Это смотря кому как! – улыбается Илларион.
Мери, забыв про сито, быстро прощается и уходит. Я иду за ней. Бабушка, Илико и Илларион выходят на балкон.
Я догоняю Мери. Мы молча шагаем по дороге и чувствуем на себе ласкающий взгляд четырех глаз…
…На третий или четвертый день после моего приезда к нам во двор зашел Илико.
– Прохвост! Где ты? – позвал он.
– Чего тебе? – откликнулась бабушка.
Я лежал на тахте и отдыхал.
– С просьбой я, дорогая Ольга! Затеял я перекопать землю в винограднике, да вижу, не справиться одному… Одолжи на пару дней твоего прохвоста, пока его паралич не разбил от безделья!
– Паралич тебе на язык! Нет, брат, мой Зурико уже не тот Зурикела, которого можно было гонять то туда, то сюда! Он теперь студент!
– Укутай ему ноги! Одень потеплее! Подумаешь, студент! Я за него беспокоюсь, чтоб не заржавел, а то – мне чихать!
– Что ты пристал ко мне, Илико?
– Болван! Вино пить любишь? Для тебя же стараюсь, неблагодарный.
– Мне работать запрещено! Правительство направило меня сюда отдыхать, понятно? Увидит кто-нибудь меня за работой, проговорится в городе – будет скандал!