Я буду всегда с тобой

– Так! – Командир дивизии бухнул кулаками об стол; шрам его стал багровым. – Вничью, значит!.. Полковник Телячелов!.. Приказал!.. Приказчик, значит, растудыть его в кочерыжку! – Дымобыков схватился за телефон, сорвал трубку и накрутил номер. – Иди, Младостин, тренировки не отменяются. Завтра с нашими сыграешь, пристрелочную. Щукин с Гофманом тоже будут играть. А с полковником я сам разберусь. Государство не заинтересовано, он сказал? Вышку организует, сказал? Иди, Младостин, не бойся, не будет вышки. Братьям-футболистам привет! Лейтенант, Петренко, ты где? – крикнул он за дверь лейтенанту. – Своди гражданина центрфорварда Николая Младостина к нашему разбойнику Хохотуеву, сейчас он как раз на складе. Если что, скажи, я разрешил.

– Объясните мне, товарищ полковник, что за игры у меня за спиной? – начал Дымобыков с усмешкой, когда Телячелов явился по его вызову. Он намеренно говорил на «вы», чтобы этим казённым местоимением указать Телячелову на место, которого тот заслуживает. С равными и уважаемыми людьми комдивизии общался на «ты», даже с олимпийскими небожителями из высшего эшелона власти. Кроме, разумеется, одного. – Это что же такое получается, что вы лично, без моего участия, преступаете советский закон и решаете судьбу заключённых. Их судьбу уже суд решил, справедливый советский суд. Понимаете, надеюсь, о чём я? О Николае Младостине и его братьях. О предстоящем футболе. О том, что вы грозились применить к нему высшую меру, если его команда выиграет матч. Было такое? Отвечайте!

– Ложь, – ответил замполит, не раздумывая. – Лжёт заключённый Младостин. Да, я его вызывал сегодня, но разговор шёл исключительно о футболе. Никаких угроз с моей стороны не было.

– Не было, говорите? Ну-ну. А если разговор о футболе, то скажите мне, товарищ Телячелов, какого чёрта вы суёте нос не в своё дело? Футбольный матч моя задумка и забота тоже моя. Откуда это у вас, чтобы матч сыграли вничью да ещё в приказном порядке? Вы это придумали сами? Зачем? Чтобы задницу свою не подставить? Или кто-нибудь нашептал оттуда? – Дымобыков воздел брови горе́, в невидимые божественные чертоги, глазами же всверливался в Телячелова.

– «Оттуда» – это откуда? – Телячелов сделал вид, что не понял.

Комдивизии подошёл к двери, приоткрыл, выглянул за порог, нет ли посторонних ушей, закрыл дверь и медленно, грозно, страшно, выставив вперёд лоб, беззвучно стал надвигаться на замполита.

– Сейчас узнаешь откуда, – нарушил он зловещую тишину. – Говори, кто ничью придумал? – Лоб его раздулся в полголовы, надбровья выперли буграми наружу, и сделался Дымобыков страшен, как объятый яростью Зевс, маскирующийся под быка.

Телячелов пятился, отступая. Комдивизии дёрнул вверх кулаком, и замполит, подумав, что тот его начал бить, заголосил каким-то жутким бабьим фальцетом:

– Не имеете права. Поднимать руку на политического работника – преступление. Где ваша генеральская честь… – Голос замполита дал трещину, когда он упомянул про честь, потом помягчал, стал жиже. – Я покрышки привёз футбольные, как вы просили, – вспомнил он про покрышки. – Хорошие такие, справные, жёлтенькие… Пятый размер, меньше не было.

Дымобыков разъял кулак и ладонью пригладил голову.

– У тебя зеркало дома есть? – неожиданно спросил он Телячелова.

– Есть, как же без зеркала. Ни побриться, ни голову причесать…

– А я вот гляжу на тебя и думаю: то ли мой замполит Телячелов не держит у себя дома зеркало, то ли не смотрит в него, то ли не отражается в нём. Посмотри на себя, полковник. – Дымобыков развернул его кивком головы к зеркалу, встроенному в служебный шкаф. – Посмотри, какой ты есть чирей на мою задницу, какой ты есть мутный синяк под глазом Господним, ядрёна каша. Какой ты есть пакостный человек-червяк… А ещё полковник славных советских органов внутренних дел называешься! Мы с Окой Городовиковым в Крыму под Чонгаром таких, как ты, гнилых человеков в землю закапывали по яйца, чтобы те наружу торчали, крепко посыпали их солью и давали лизать коням. Воспитывали. Помогало. Может, и тебя так?

– Никак нет, товарищ генерал-лейтенант, не надо, – испугался Телячелов за свои яйца. – Я больше не буду.

– То-то, – сказал комдив. – Так что ты там про покрышки? Жёлтенькие, говоришь, справные? Где достал?

– Есть места, – замялся Телячелов и добавил туманно: – Кооперация.

– Хорошо, иди занимайся политическими делами, а в мои не суйся, усвоил? – Дымобыков кивнул на дверь. Потом – Телячелов был уже у двери – хлопнул себя по лбу, сказал: – Да, полковник, не хотел говорить, но надо, раз уж такая пьянка. На твою благоверную, то есть на Зою Львовну, сигналы поступают от офицерских жён. Якобы на некоторых ихних мужей она глаз положила. Смотри, полковник, как бы чего не вышло. Женщины – народ нервный, не посмотрят, кто ты, замполит или зэк последний, волосья-то твоей повыдёргивают кое из каких мест. И на тебя опять же падает тень: что это за политический руководитель такой, если он даже своей супругой руководить не может? Что ответишь, полковник, на всё это баобабство?

– Поклёп, – нахохлился замполит. – Откуда такие сведения?