«Я буду жить до старости, до славы…». Борис Корнилов

Как пошло! Инженер Ларин из мартеновской нравится мне потому, что у него угловатое, некрасивое лицо, но неужели он — Иван Иваныч! Костырев[327] верно говорит, что теперь уж коммунист с балериной спокойно спать не может, как в 25 году, так далеко и глубоко все пошло! Вот-вот именно эта чуждость отталкивала меня от В<ладимира> В<асильевича>, и сейчас — просто спорт. Э, да все это гадость, блядство.

Работать. Распределить время. Мобилизовать себя. Завтра, т<о> е<сть> 12/IV

до 3 — практика

с 3–6 — Путил<овский>

6—…9 — собрание, распределение квартир, ура, ура, неужели мечта претворяется в жизнь?

с 9 — или занятия или вечер «Резца»[328]. Вернее, второе, а, м<ожет> б<ыть>, приедет Мусёша, как я рада, очень рада ей. Лягу спать.

1931 г<од> 17 октября

Ужасно!

И это была я?

Как еврей в анекдоте, я смотрю на себя и говорю — не может быть…

Но это была я.

Просматривая свои теперешние записи в каком-нибудь 35 году — опять, наверное, тяжело и горестно удивлюсь.

Нет, это не рост. Нужен скачок.

1.[329]

И я осталася одна.

Одна, как перст во лбу.Я от рассвета до темнаВершу свою судьбу.И не жива, и не мертваПо городу брожу,Одни разлучные словаЯ наизусть твержу.Скупой, частушечный напев,Нехитрая тоска —Мне греет сердце нараспевИ холодит слегка…Я душу темную твою,Чтоб стала не мила,Уж как-нибудь, да запою,С разлуки и со зла.

И лишь не будет, — как не пой,Как не гляди назад,До встречи ласковой с тобойСинь-пороху в глазах…

Осень <19>29. ноябрь

2.

От тебя, мой друг единственный,Скоро-скоро убегу,След мой легкий и таинственныйНе заметишь на снегу,Не ходи и не выслеживайВо сыром бору лисиц,И дорогой прямоезжеюНе расспрашивай возниц,Перед людом, перед зверем

От тебя я отрекусь,Чтобы новый друг поверилВ мою горькую тоску…

ноябрь

3.

Что мне сделать, скажи, скажи,Чтобы стать тебе дорогой?Если хочешь, возьми мою жизнь,Постепенно согни дугой…Если надо, то я с тобойОт бесславья не отступлю,Только — недруг, товарищ мой,Только слышать твое — люблю.Только знать бы, что ты — без сна,Если рук не найдешь моих,

Только знать бы, что я — одна,В самых лучших думах твоих…

«Моя девчонка верная…»:

Письмо Б. Корнилова к Т. Степениной

Публикация Н. А. Прозоровой

Светлой памяти К. В. Ефимова

В настоящее время из переписки Бориса Корнилова известно всего несколько писем, судя по которым поэт не был ни любителем, ни мастером эпистолярного жанра[331]. Годы репрессий не способствовали сохранению писательских архивов, и случайно уцелевшие письма приобретают в связи с этим особое значение как важный литературно-биографический источник, добавляющий новые психологические черты к портрету поэта.

Именно таким документом является письмо Бориса Корнилова, адресованное Татьяне Степениной, вместе с которой он учился в школе г. Семенова. Оно сохранилось в архиве О. Ф. Берггольц (ф. 870) в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН[332].

Сведения о Татьяне Степениной (в замужестве — Шишогиной) очень скудны, и ее отношения с Корниловым реконструируются главным образом на основе немногих известных нам источников: дневника и писем О. Берггольц 1928—1930-х годов, а также данных, любезно сообщенных семеновским краеведом Карпом Васильевичем Ефимовым.

Известно, что Татьяна родилась в 1906 году и была приемной дочерью часовых дел мастера г. Семенова. До сих пор остается не проясненным вопрос о родном отце Татьяны. В описи документов, относящихся к Корнилову в Государственном архиве Нижегородской (Горьковской) области, указано ее отчество: Александровна[333]. Однако непонятно, по родному или по приемному отцу оно приводится, поскольку известно, что в зрелые годы она подписывалась как Татьяна Федоровна[334].