Я бы сказала, что люблю...

Все тут же посмотрели на свои недавно синхронизированные часы — они показывали одно и то же: оставалось ровно сорок пять минут учебного времени. Сорок пять бесценных минут, которые здесь никто никогда не растрачивает даром. Казалось, через целую вечность Лиза подняла руку.

— Да? — откликнулся Джо Соломон тоном человека, у которого есть куда более важные дела.

— Будет ли домашнее задание? — спросила Лиза, и потрясение класса тут же сменилось раздражением (никогда не задавайте подобного вопроса в классе, где у каждой девушки черный пояс по карате).

— Да, — ответил Соломон, открывая дверь и давая нам понять, чтобы мы выходили из класса. — Подмечайте детали.

Я шагала по сверкающему стеклом белому коридору к лифту, который доставил нас сюда. Остальные направились в противоположную сторону — к лифту, который ближе к нашим комнатам. После того, что произошло, я была даже рада остаться одна. Но не удивилась, увидев рядом Бекс.

— Ты в порядке? — спросила она, потому что именно это и должны делать друзья.

— Да, — солгала я, потому что именно так и должны делать шпионы.

Мы поднялись на лифте в небольшой холл первого этажа, и я всерьез подумывала сходить к маме (и не только из-за конфет). Однако только мы шагнули в полутемный коридор, как я услышала окрик:

— Камерон Морган!

Навстречу нам неслась профессор Букингэм. Боже, что могло заставить столь утонченную британскую леди так кричать? Вверху замигала красная лампочка, и пронзительная сирена резанула уши так, что мы едва расслышали механический голос, пульсировавший вместе со светом:

— КРАСНЫЙ КОД. КРАСНЫЙ КОД.

— Камерон Морган! — снова взревела профессор Букингэм и схватила меня и Бекс за руки. — Вас вызывает ваша мать. НЕМЕДЛЕННО!

Глава 3

Пустые коридоры мгновенно заполнились — из классов выбегали девушки и торопливо выходили преподаватели, а красные лампочки продолжали мигать.

Стенд с трофеями развернулся и плавно въехал в потайное отделение в стене, скрыв кубки и тарелки, полученные победителями в чемпионатах по рукопашным боям и в командных соревнованиях по взлому кодов, остался лишь ряд наград в плавании и состязаниях в дебатах.

На верхнем ярусе фойе три золотисто-алых вымпела «Учись ее умениям», «Не посрами ее меча» и «Храни ее секреты» чудесным образом скрутились, и вместо них появился самодельный плакат в поддержку некой Эмили в избирательной кампании на пост президента студенческого совета.

Букингэм тянула нас наверх. Мимо пронеслась стайка первогодок, верещавших во всю силу своих легких. Я вспомнила, как сама впервые услышала эти сирены. Неудивительно, что девчонки вообразили, будто настал конец света. Букингэм гаркнула:

— Девушки! — заставив всех замолчать. — Следуйте за мадам Дабни. Она отведет вас в конюшни для занятий по выездке. И, леди, — она с укоризной глянула в сторону двух темноволосых близняшек, перепугавшихся больше других, — соблюдайте спокойствие!

С этими словами Букингэм развернулась и припустила по лестнице на второй этаж, где мистер Московиц и мистер Смит пытались закатить в кладовку со швабрами статую Элеоноры Эверетт (выпускницы академии, которая однажды одними зубами обезвредила бомбу в Белом доме). Мы быстро пересекли Исторический зал — там меч Джилиан плавно скользнул в углубление за постаментом, словно Эскалибур, возвращающийся к Владычице озера. Вместо него появился бюст мужчины с огромными ушами — предположительно, первого директора школы.

Вся школа пришла в состояние организованного хаоса. Мы с Бекс переглянулись. Вообще-то нам полагалось сейчас быть внизу, вместе с остальными второкурсницами, и проверять основной уровень, не осталось ли на виду чего-нибудь, выдающего нашу связь с разведкой. Но Букингэм повернулась и прикрикнула:

— Девушки, поторапливайтесь! — Сейчас она походила не столько на добрую пожилую учительницу, которую мы знали, сколько на женщину, отобравшую у фашиста автомат голыми руками во время Второй мировой.

Позади раздался треск и несколько польских ругательств, и я сделала вывод, что статуя Элеоноры, скорее всего, превратилась в груду обломков. В конце коридора возле дверей в свой кабинет стояла моя мама — она была так спокойна и столь непринужденно забрасывала в рот «ММ's», будто ждала меня после тренировки по футболу, и день был абсолютно ничем не примечателен.

Ее длинные роскошные волосы рассыпались по плечам, челка небрежно откинута с безупречно чистого лба. Она клянется, что у меня тоже когда-нибудь будет такой, как только мои гормоны прекратят войну с порами.

Иногда я искренне радуюсь, что девяносто процентов времени мы проводим в этом здании, потому что каждый раз, когда мы выходим куда-нибудь, я вынуждена смотреть, как мужчины пускают слюни при виде моей мамы или спрашивают, не сестры ли мы. Это выводит меня из себя, хотя мне следовало бы гордиться, что кто-то вообще разглядел во мне родство с ней. В общем, моя мама — красотка.

— Привет, Ками, Ребекка, — сказала она и повернувшись к Букингэм, добавила:

— Спасибо, что привели их, Патриция. Зайдите на минутку.