Я был на этой войне

Наши машины при подъезде начали вести огонь по координатам, указанным разведчиками, сначала из пушек, установленных на БМП. БМП-3 — из пулеметов, затем мы, как в хорошем оркестре, подстроились и давай поливать из автоматов и подствольников. Картина была что надо. Из облака черного дыма, растянувшегося примерно на километр, где не видать ни черта, несутся огненные струи очередей, периодически вылетают гранаты из подствольников, оставляя за собой дымные следы. Картина, достойная кисти художника. А какой был накал страстей! Мы не знали, расчищен впереди путь или нет — может, за ночь обвалилась стена, или ее нарочно обрушили. Нет ли под грудами мусора, щебня противотанковой мины. Но не было страха ни у меня, ни в глазах тех, с кем я был в том переходе. Все знали, что если не пробьемся, то наши раненые друзья погибнут. Решено идти до конца. До смерти или до победы.

Нам определенно везло, двигатели ревели на полных оборотах, прибавляя к дымовой завесе выхлопы полусгоревшей солярки. И хоть колонна растянулась на большом отрезке, командир принял решение не разбиваться на мелкие маневренные группы, а и дальше продолжать марш сплошной колонной.

Преодолев участок на скорости, которую могли выжать из наших милых БМПшек, и, что удивительно, не зацепив никого из своих, мы проскочили этот участок. Или духи отошли, или по какой другой причине, но вслед нам никто не стрелял, не преследовал, но и успокаиваться было еще рано, это понимали все. Вперед и выжить.

Разведка, идущая впереди нас, передала, что достигли первого блок-поста наших соседей. Это уже веселей. Сейчас нас проведут по своей территории ульяновцы, десантники. Ребята неплохие, вот только не хватает им настойчивости, да и форсу много. Не могут они долго и упорно биться за какой-нибудь объект. Напор поначалу бешеный, но постепенно стихает, идет на нет. Вот поддержать кого-то, работать ведомыми, это они могут, а самостоятельно — кишка слаба. Их и учили только захватить какой-то объект, уничтожить и раствориться, и дальше еще что-нибудь взрывать. А вот к таким тяжелым, затяжным боям они не готовы. «Махра» — это другое дело. И в зной, и в дождь, в пургу, где угодно. На Севере, в пустыне, в болоте выполним задачу. Костьми ляжем, но выполним.

Проезжая мимо блокпоста, бойцы-десантники приветливо махали нам и скалили зубы на таких же, как у нас, прокопченных рожах. Радостно было видеть, что мы не одни здесь, в этой враждебной для нас стране.

Командир батальона, через чью территорию мы проезжали, пообещал направить к месту нападения на нас группу для зачистки.

Если там будут трупы духов, то он запишет их на свой счет, а если нам удастся попасть в расположение нашей бригады, то мы, конечно, напишем победные реляции, где укажем примерное количество уничтоженной живой силы противника. Один юморист на «Северном» подсчитал, сколько наша группировка в Чечне уже уничтожила противника. Оказалось, что за десять дней боев уничтожено все население Чечни поголовно дважды. Странно, прошло всего десять дней, а кажется, что уже не меньше полугода. Во время Великой Отечественной войны, если верить донесениям командиров, армия вермахта была уничтожена более ста раз. Ну, нам не пол-Европы освобождать, но по докладам мы уже впереди всех армий мира. Так что, читатель, слушая сводки с фронта, всегда наши потери умножай на три, потери противника дели на два, вот тогда будешь иметь более-менее реальную картину боев.

Десантники пытались нам подсадить своих раненых, да куда там. Сами еле умещаем свои задницы на броне, а внутри машин наши раненые чуть ли не как поленья друг на дружке лежат. Хотите ехать колонной с нами? Ради Бога, но на своих машинах, и свое сопровождение давайте. Ждать не будем, каждая минута на счету. Что говоришь? Громче, двигатели все заглушают. Сволочи мы? Ладно, пусть сволочи, но своих людей вывози сам. Ругаться с тобой нет ни времени, ни сил. Мы тебя понимаем, развернешь дискуссию — или уговоришь, или машины свои подготовишь. Раньше надо было думать. Вся ночь была для подготовки. Пока, пока, удачи. Нет, и не уговаривай. Куда ты нас послал? Обратно будем возвращаться, стой здесь, жди. Позже разберемся.

Мы наблюдали, как наш комбриг разговаривал с комбатом десантников. Конечно, ничего не слышно, но по жестикуляции, которая применялась в беседах офицеров, всем стало ясно, кто кого куда послал и что посланный ответил. Я и окружающие бойцы дружно заржали, когда этот диалог закончился. Но никто не посмел сделать оскорбляющий жест в сторону десантников или что-то крикнуть. Все понимали, у них тоже есть раненые, — но вывози их сам. Мы все в душе немножко хитрые, как евреи, и любим решать свои проблемы за чужой счет, но не такие же принципиальные вопросы.