Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика

Редки солнечные дни осенью. Не успели просушить промокшую, пахнущую прелью одежду, как снова наступили изнуряющие дожди, а то и дожди со снегом.

Под таким дождем колонна уже сутки продвигалась по заболоченным лесам. Скорость движения была очень низкая. Больше стояли. Все время что-то вытаскивали из грязи. То пушка завязнет, то повозка, и пока солдаты помогают обессилевшим лошадям, колонна стоит.

Наступал вечер, уже сгущались сумерки, когда мы вышли на опушку леса, где стояли приземистые сараи. Это были брошенные хозяевами свинарники. По команде объявлен привал, и мы бросились в укрытия. Были они, правда, не совсем пригодны для человеческого жилья, но для нас и это было блаженство. Не мочил дождь, и спать на навозе было тепло.

Со мной здесь произошло незначительное, но на всю жизнь запомнившееся приключение. Отправляя на фронт, нам выдали новые противогазы, те, которые мы сейчас закопали на маршруте в лесу. Но закопали только сами противогазы, а сумки оставили. Они удобны для хранения нехитрого солдатского имущества. Так вот в карманчиках, пришитых на передней стенке сумки, были две ампулы с противоипритной жидкостью. Предназначались они на случай химического нападения. Если тебя обольют с самолета этой маслянистой жидкостью, которая не смывается водой, ты должен раздавить ампулу и ее содержимым (это примерно 30 граммов спиртового раствора) смыть капли иприта. Но капли иприта на нас, к счастью, не попали, а потому содержимому ампул нашли другое применение. Его давно уже выпили. Я же свои сохранил. Чтобы их кто-нибудь ненароком не вытащил, я их положил в сумку, подальше от людских глаз. Под дождем в болотах о них как-то не думалось, а тут, попав в «комфортные» условия, так свернуло голодом желудок, что рука невольно потянулась за злополучной ампулой. Выпил только одну. Вторую кому-то отдал. Мне показалось, что если бы я выпил две, то кончилось бы это, наверное, смертью. Только через два дня, когда нам на взвод управления дивизиона, то есть человек на тридцать, выдали коровью голову и, разрубая ее, я съел кусок сырого мозга, только тогда я наконец смог закрыть рот. Такое было действие противоипритной жидкости.

Погода становилась все ненастнее, и одежда уже не могла нас защитить от холода. И тогда люди массой согревали друг друга. На каждой остановке, на привале кто-то, подстелив плащ-палатку, ложился на нее, а на него наваливались мокрые и продрогшие его товарищи. Верхние просили, чтобы ложились и на них.

Большую роль сыграли плащ-палатки. Они защищали солдат от дождя, снега, ветра и даже мороза в пути, в окопах и на привалах.

Все хуже становилось и с обувью. Первое время мы почти не разувались. На привалах старались побыстрее согреться и уснуть. Влажные портянки высыхали на ногах. Затем в сапоги через дыры стала затекать вода и набиваться болотная грязь. Чтобы идти, на каждом привале необходимо было выливать воду и избавляться от грязи, попавшей в сапоги. У моих сапог совсем оторвались задники вместе с каблуками, и это создавало мне немало дополнительных трудностей. Когда подмораживало, резало пятки, а при оттепели за голенища сапог и в брюки запрессовывалось столько грязи, что снять сапоги можно было, только предварительно выковыряв ее через верх голенища с помощью специально выструганной лопаточки.

С наступлением сумерек вышли из леса и сразу же вступили на улицу деревни. Да, удивительные эти места Брянщины. Деревни так плотно окружают леса, что совершенно нет полей. Даже в огородах кое-где растут одинокие сосны. Обычно в деревне одна узкая улица с плотно прижавшимися друг к другу домами. Дома низкие, под толстыми соломенными крышами с большими свесами. Между домами массивные плетни высотой под самые крыши. И вязкая черная грязь. Тротуаров для прохода людей нет. В домах нет деревянных полов. Нет даже глинобитных, как на Украине. Просто земля. Черная. В некоторых домах с выбоинами.

Эта деревня не походила на описанную выше, хотя с двух сторон к домам вплотную подступал лес. С других сторон расположились поля. Две улицы пересекались буквой «Г». Дома были хорошие и стояли редко. Каждый двор представлял собой отдельную маленькую усадьбу. И удивительно сухая дорога.

В этой деревне мы и сделали привал. Наш взвод занял стоящую особнячком маленькую хатенку с таким же маленьким сарайчиком во дворе. Хозяев дома не было. Дверь была заперта на замок. Все убранство единственной комнаты – русская печь да дощатый настил – нары, или, как их называют в деревне, полати. И деревянные полы.

Мне передали распоряжение штаба, что я назначен дежурным по дивизиону. В обязанности дежурного входило организовывать кормление лошадей. Узнав в соседнем доме, где находится колхозное сено, отправил туда ездовых. Навес стоял в 200–300 метрах за огородами одного из домов. Пока солдаты укладывались спать, сено было доставлено, дневальные выставлены, и деревня замерла.