Я — человек русский

— Очень просто, — отвечает Алеша, в Киеве, на беженском пункте регистрируюсь, пишу фамилию сценическую, конечно, известную… Майор читает и что-то по-немецки начинает лопотать. Я же, как вам известно, кроме «гут» — ни гу-гут… Однако, вижу, что дело на мое колесо поворачивается: скажет майор «Пшик», тыкнет меня пальцем в живот и улыбается. Я планирую: наверное, он меня по сцене знает, и ему в ответ: «гут». Он мне тоже: «гут»? И я ему: «гут». Дал мне бумагу какую-то подписать, талоны в столовку на всю семью, а ефрейтор в комнату отвел. Очень хорошая комната, и дрова… Недели не прошло — приходит вахтмейстер с переводчиком. «Собирайся, — говорит, — в Германию со всем семейством.» «На какого она мне чорта, Германия, — отвечаю, — я — человек русский!» «Нет. Ты — немец, фольксдейч, по собственному твоему заявлению…» Бабка разом запсиховала: «Вот, — кричит, — до чего нас твоя музыка довела! На немцев повернули и в Германию гонят, а у меня, слава Богу, дом еще неотнятый на три комнаты и сарай…»

Однако, делать нечего, у немцев во всем порядок, тем же вечером и уехали мы в Мюнхен.

— А там в «остовцы» на работу попали?

— Нет, извиняюсь, у немцев такого порядка нет, чтобы артиста к станку ставить! В Германии нам мировая житуха была! В Мюнхене мне обратно комнату дали, полное содержание, зарплата 300 марок и ежедневные выступления в солдатских клубах. Успех — мировой!..

— По-немецки там выучились?

— На какого это чорта? Я — человек русский и всех немцев там русским песням выучил. Куда ихним Бетховенам со своими «Лили Марлен» до нас! Как выйду на эстраду, весь зал орет: «Тройка! Тройка!» Это я их «Гайда тройке» и «Тройка мчится» обучил — их с глухими бубенцами исполняю, а вся солдатня подпевает. Вот как!

— Ну, а как же в Италию попали?

— Обратно очень просто. Назначили меня в турнэ на итальянский фронт. В Венеции капитуляция пристукнула. Наши русские армяне говорят: «Мы в свой монастырь — есть здесь такой — спрячемся, а тебе амба… «Армянский батальон там стоял… Говорят: «Топай ты в. Болонью, там поляки. У них ховайся…»

— Нашли поляков? Приняли вас?

— Ну, а как же? Прихожу к полковнику и говорю: «так и так, я человек русский, и, кроме как к вам, деваться некуда. Гроб.» Поляк попался сознательный, сочувственный, оценил ситуацию. «Ладно, — говорит, — оставайся. Только записать тебя надо поляком, по фамилии Пшек, всего одна буква разницы, а по-польски это складнее получается…» «Мне, — говорю, — этой буквы не жалко, пан полковник, чорт с ней, только я человек русский…» «И я сам, — говорит, — по существу русский офицер, а вместе с тем — поляк. Ничего не поделаешь!.. «Ну, и я «и» на «е» переменил и стал как бы врид-поляком…

— Каково же вам жилось?

— Знаменито в мировом масштабе! Играл по вечерам в офицерской кантине. Зарплаты, правда, не давали, но английский паек на всю семью. Жена с тещей стиркой на солдат занимались… пока поляки в Англию не поехали.

— А вы куда?

— Мне полковник сказал, что в Англию меня протащить невозможно — контроль очень строг, и к украинцам меня направил, в Милано… Я было обрадовался, а вышло совсем даже наоборот.

— Как это наоборот?

— Очень просто. Я к ним со всей душой, свои ведь… «Я, говорю, русский человек», а они «не разумем москальской мовы»… Я, конечно, ставрополец, сам не хуже их по-украински балакаю, а тут зацепило меня… Растакие вы сякие, думаю, когда я вам в Киеве куплеты пел, так разумели? Вынул свою «малютку» да и затянул под нее:

Ще не вмэрла Украина,Може скоро вмэрти,Бо такие голодранциДовэдуть до смэрти

— Ну? — спрашиваю я.

— Еле ноги унес, вот вам и «ну». Итальянские карабинеры отстояли, однако препроводили в лагерь Римини за проволоку.

— Это до выдачи Советам было или после?

— Аккурат через неделю. Там — полная паника… Все русские, кто в чехов, кто в сербов, кто в мадьяр перелицовываются…

— А вам в кого пришлось превратиться?

— Ни в кого. Надоело мне это. Комендант мне говорит: «возвращайтесь на родину», а я ему: «извиняюсь, я — человек русский, сами туда катитесь, а я подожду…» Подрезал ночью проволоку и… к тузу десятка — ваших нет! Ариведерчи, о-кей, грацие!

— А жена и бабка?

— И они выползли. Я дыру по-стахановски размахнул. Рекордную. И ящик с инструментами выволок. Деньжонки были, подался сюда, в Неаполь, белое соджорно выхлопотал… Ну, и живу!

— А за океан как же? ИРО вам не миновать.

— Пускай она сама за океан плывет. Я — человек русский, мне отсюда до дому ближе. Живу и проживу. Синдикат на эстраду не пускает? Не возражаю. Мало, что ли, остерий? Портовая матросня во как меня встречает — мировой успех! Да что мы с вами ради встречи эту кислятину тянем? — Камарьеро! Уна бутилья Асти да милле лире! Шипучего… Мы — люди русские!

Бутылка во льду вызывает сенсацию среди итальянцев.

— Русси… русси… — проносится по кафэ.

Алеша лихо взбивает свои вихры. Мы чокаемся.

— На чорта мне этот океан с его Америкой? Зато здесь я человек русский, хоть на плакат меня ставь… Одно только плохо, — сбивает вихры на лоб Алеша.

— Что же?