Я — человек русский

О судьбе Анны Ивановны после ответственного контроля ее точной бухгалтерии я узнал там же, но лишь через год. Бывают же совпадения! Она грузила уголь на той же новостройке и ночевала в особо отведенном помещении за проволокой. Эта встреча возбудила во мне интерес к дальнейшим передвижениям, а Анна Ивановна оставалась там еще четыре года.

Остерегайтесь, господа, статистик, бухгалтерий и прочих двойных премудростей! У них и последствия двойные бывают; и премирование до срока и отбывание до срока… Учитывайте накопленные ценности социалистического опыта!

Провокатор Поликушка

— Ну, милый вы человек, это сплошная глупистика! У него диплом филологического факультета в кармане, а он сидит счетоводом на двухстах рублях… Я же вам семьсот гарантирую. Шесть рублей в час и все старшие классы — ваши! И меня выручите: до экзамена два месяца, а учитель «на курорт» выехал… Положеньице!

— Не отпустят меня, пожалуй.

— Не отпустят? Да я через райкома проверну. Не отпустят?! В «другом месте» тогда поговорим!

Сосед Петра Степановича по квартире, он же директор школы-десятилетки, говорил веско и уверенно. Вески были и доводы: уцелевший во всех передрягах диплом, семьсот в месяц и — косвенно — упоминание о «другом месте».

— Отвык я от педагогической работы…

— Привыкнуть- раз плюнуть! Ребята же у меня хорошие. Без пропаганды вам говорю, смирные и успешные. Ведь моя школа в пригороде. Из колхозов ребята. У них всегда и дисциплина и успеваемость выше. Любого учителя спросите. Правило. Так по рукам? Даешь пять!

Мощная длань директора поглотила вялую пятерню Петра Степановича и в ударном порядке вытрясла из него последние колебания.

— Есть контакт! Завтра же в райкоме проверну! Послезавтра жду в школе. Пока!

Все прошло, как по графику. Наутро директор забежал в кабинет секретаря райкома.

— Ну, отыскал себе литератора! Из земли в точном значении выкопал — в земотделе счетоводом преет. Высокий специалист! Императорский университет кончил. Диплом с орлом! Сам видел. И лояльный человек. Проверенный. Пять лет на одном дворе живем. Телефонь в земотдел, чтоб не задерживали.

В два часа дня Петр Степанович получил уже расчет, а на следующее утро внимал последним инструкциям директора:

— Помните, советская педагогика — это живой, беспрерывный обмен мысли. Вопросы и ответы. Ответы и вопросы. Весь класс беспрерывно вовлечен в работу… Ну, вам — в седьмой! Прекрасный класс. Всего!

Класс действительно был хорош. Вежливенько встали при входе Петра Степановича, дежурный сказал, кого нет, и урок начался.

— Ну, на чем вы окончили с прежним учителем?

— «Поликушку» Толстого прочли, а проработать не успели, как Семен Семеновича… то-есть заболел когда Семен Семенович! — доложила с первой парты обладательница двух восстановленных в правах русых косичек.

— Прекрасно, прекрасно, — похвалил кого-то неизвестного Петр Степанович. — Начнем проработку «Поликушки». У кого есть вопросы?

После минутного молчания над серединою класса, подобно ракете, взметнулась рука, принадлежавшая явному активисту: три пальца были обвязаны тряпицами, а с ладонн вопил жирно выписанный чернилами вопросительный знак.

— Ну-ну, что тебе непонятно? — подбодрил активиста Петр Степанович.

— Почему Поликушку не посадили?

— Да за что ж его было сажать? Ведь деньги же нашлись?

— Не за деньги, а за вредительство. Он — враг народа!

— Что ты, милый мой, — изумился Петр Степанович, — да какой же он вредитель? Человек он бедный…

— Что с того, что бедный? А колхозных коней лечил без дозволения? Дохли кони? Дохли. Ясно-понятно — вредитель. У нас в бригаде в том году Титыч — дед, конюх, мерина «от ветров» своими средствами лечить стал. «Я враз, грит, его поправлю». А мерин-то раздулся, как пузырь, и подох. Так Титыча самого тут враз забрали и по сегодня его нет. Вредитель и враг народа. Так и объявили.

— Видишь ли, в мрачные времена царизма медицина, то-есть ветеринария, стояла на низком уровне, и Поликушка… — Петр Степанович сконструировал в уме уже длинную речь о бедах темного крестьянства, угнетенного проклятым царизмом, но с первой парты обиженно прозвучал голосок обладательницы двух русых кос:

— Вот вы говорите, Поликушка — бедняк, а в книжке написано, что у него своя корова была, свинья с поросятами, два десятка кур… Какое же это бедняцкое хозяйство? Даже, извините, очень зажиточное…

Царизм пришлось временно оставить в покое и переключиться на весьма туманное доказательство того, что корова и прочее были, собственно говоря, помещичьи, а бесправное, угнетенное крестьянство… Но и эта тема осталась незаконченной. Раздались еще вопросы. На лбу Петра Степановича выступили капли пота. Чем дальше развертывалась проработка Поликушки, тем они становились крупнее и гуще… а до звонка оставалось еще целых двадцать пять минут.

Тема была, видимо, близка и забориста. Рассказ был прочтен внимательно. Спрашивали о подробностях, давно уже стершихся в памяти Петра Степановича. Неожиданность сменялась неожиданностью.