Я - Даго Повелитель

- А какое тебе дело до Дабуга? – пожал плечами Пестователь.

- Дабуг – как и я – бастард, и никогда никому из нас ты не дашь власти. Ты отослал его к Арнульфу, меня же – к ромеям. Любишь ты, господин, избавляться от нас, - заявил Семовит и гордо откинул голову.

Еще тем же самым днем, словно бы в Гнезде было ему плохо, Семовит отправился в Крушвицу, где ожидала его истосковавшаяся Арне.

Даго никак не огорчало такое поведение Семовита, его оскорбленная гордость и печаль, что власть в стране когда-нибудь получит Лестек. Пестователю было уже более сорока лет, и он знал искусство правления людьми. Был он словно опытный всадник, который умеет укрощать разошедшихся молодых жеребцов. "Вышлю ему немного золота и оружие ради увеличения его собственной дружины, и он тут же начнет испытывать ко мне благодарность", - решил он.

Впоследствии на долгие часы закрывался он один на один с Петронасом и выпытывал у того, про дела ромеев. Ибо, хотя и не участвовал Петронас в переговорах между Василием и Херимом, но ему были известны многие дворцовые тайны, ориентировался он и в намерениях повелителя. А в соответствии с этими намерениями Даго желал планировать и собственные начинания. Но лишь через множество лет дошло до Даго, насколько слепым он был в те дни к языку тела и языку глаз того человека. Не отметил он и некоей странной похожести между молодым Дабугом, который когда-то валялся у его ног, вымаливая помощи против собственных дядьев, гордо откидывающим голову Семовитом и этим македонским военачальником присланных ему согдов. Всех этих троих объединяла огромная похожесть в красоте, выправке, способе поведения. Светлые волосы могли иметься у многих, но и не каждого отличала такие гордыня и высокомерие, и, наоборот – странная подчиненность в отношении Пестователя, и снова, вроде как чувство неприязни и даже враждебности. И еще кое-что – удивляющий страх и послушание, которое будили они среди своего окружения, похожие на те, что распространял и сам Пестователь. "Ну как же я мог не узнать своей крови?" – через годы удивлялся Даго, проклиная собственную слепоту.

От Петронаса узнал Даго, что политика Василия связи со Старой Ромой, даже за счет утраты влияния в Великой Моравии, принесла ему разочарование. Василий планировал, что вместе с императором Людовиком и Старой Ромой победит сицилийских сарацин, что мешали торговле в море Interregnum. Вот только они не только не победили, но в руки сарацин попал и остров Мальта. Вскоре отношения между двумя повелителями испортились до такой степени, что Василий, который собирался женить своего сына с дочкой Людовика, отказался от этих планов. Не удалось объединить и церкви в Старой Роме с церковью в Новой Роме, несмотря на то, что Василий пожертвовал Фотием и назначил патриархом кастрата Игнатия. Папы в Старой Роме оставались неуспокоеными в своем желании творить Царство Божие на всей земле, они желали назначать патриархов в Византионе и там же короновать императоров. Поэтому разгневанный Василий вернул Фотия на пост патриарха Византиона и всей восточной церкви, понял он, что утратил влияние в Великой Мораве, и теперь ему с громадным трудом придется отстраивать вокруг гор Карпатос оплот против влияния франков. Но когда к нему прибыл Херим с просьбой о военной помощи и посылке христианской миссии, оказалось, что как раз ее и нелегко организовать в столь короткое время. Не хватало столь великолепных и отважных людей, какими были Константин и Мефодий; впрочем, даже по делу пленения Мефодия тевтонскими епископами Василий и Фотий, которого римский папа Иоанн VIII не желал признать главой церкви на Востоке, мало чего могли сделать. Миссию для державы полян следовало подготовить в особой степени тщательно, а на это требовалось и время, и внимание. Как раз именно внимания и не хватало Василию, который, после преждевременной смерти своего сына, Константина, погрузился в траур, и не был способен принять какие-либо решения. Права на трон в Византионе перешли на сына Василия, Леона. Но именно к этому сыну Василий проявлял недоверие. В этой ситуации к Пестователю послали Петронаса и его сотню согдов, а так же три сундука золота, обещая, в неопределенном будущем, выслать еще и христианскую миссию.

- Это означает, Петронас, что я и дальше обязан оставаться невольником Сватоплука и сидеть в собственном государстве, словно в клетке, - метался Пестователь по своей комнате. – Я опасаюсь выгнать Любушу, которая рожает мне одних дочерей. Но еще больше я боюсь, если у меня с ней родится сын, он может оказаться не великаном, а карликом.

И сказал тогда Петронас:

- А кто знает, господин мой, а не окажутся ли те, кого ты считаешь великанами, карликами. А тот, кого ты признал карликом, станет великаном.

Пропустил Пестователь эти слова Петронаса мимо ушей, и впоследствии пожалел об этом. А ведь учила его Книга Громов и Молний, что "важным является то, что говорит повелитель, но иногда гораздо более важным бывает то, что говорят ему".