Я дрался на Т-34

Мы забрали его назад, к себе, в 1-й батальон. Получаем приказ на атаку, я ему говорю: «Уходи в тыл, к машинам». Поехали в бой, начался обстрел, вдруг кто-то снаружи стучит железкой по башне. Мы удивились, вроде десант к нам на броню в этот раз не сажали. Открыли люк, а на корме Славик. Затащили его в танк, и он провел с нами три дня. Помню, начался немецкий авианалет, мы покинули танк и спрятались от бомб в ближайшем окопе. Танк стоит рядом с открытыми люками. Через десять минут появляется куда-то пропавший Славик и говорит: «Что заныкались? Бздите?!» Мы ему: «А ну, вали отсюда во второй эшелон!» Потом на построении отличившимся танкистам вручают награды за прошедшие бои. Вызывают из строя Славика и вручают ему орден Славы III степени. Когда я в марте 1945 года вернулся в бригаду после госпиталя, то Славика больше в бригаде не видел. После войны, на встрече ветеранов в 1983 году, я спросил у товарищей про Славика. Мне ответили, что в феврале 1945 года его с сопровождающим отправили в тыл, в Суворовское училище, но по дороге Славик сбежал, и о его дальнейшем судьбе так никто и не узнал.

– Перед боем что чувствовали танкисты в Вашем экипаже?

– Сильное напряжение испытывали все, без исключения… У нас одно время в экипаже был один танкист, мехвод, пожилой уже мужик, лет сорока, так он перед атакой произносил слова молитвы: «Господи, пронеси и помилуй», так мы, молодые, хоть и комсомольцы, все равно за ним эти слова повторяли…

Иногда перед боем кто-то говорил: «Те, кто уцелеет, будут жить в раю на земле. Но мы уже будем в раю на небе»…Страшно идти на смерть… факт…

Но как только танк срывается с места вперед, то, кроме как об атаке, уже ни о чем не думаешь. Переживаниям нет места. Все прошлое, все не имеющее отношение к бою, как-то моментально исчезает из сознания, будто острой бритвой срезало…

– Были комсомольцем? Как вообще проводилась политработа в танковых батальонах?

– Конечно, был комсомольцем. Как мне помнится, в экипажах танков к 1945 году вообще беспартийных не было, все: или комсомольцы, или коммунисты. Осенью 1944 года, перед атакой, нас всех обязали написать заявление о приеме в партию, что мы и сделали, но потом эти документы где-то пропали, так что в ВКП(б) обошлись без меня.

А политработа в батальоне?.. Проводились довольно часто какие-то политинформации, митинги перед наступлением, а что еще должны были делать политработники?

И так достаточно на нашу голову. Один раз меня комсорг спросил: «Сержант, а ты что, сирота? Никому не пишешь, и тебе писем нет…» Я промолчал, а как ему объяснить, что никому сознательно не пишу, поскольку сам себя уже давно схоронил…

Замполитом батальона у нас был капитан средних лет, который все время требовал: «Шистер! Сбрей усы!» Чем-то ему усики мои не нравились, он считал их «несоветскими».

А замполитом бригады был подполковник, по фамилии… кажется, Можаров.

Когда за три подбитых танка в конце войны меня представили к ордену и мой наградной лист попал на подпись к начштаба бригады, который, прочитав вслух мою фамилию и «пятую графу», сказал: «Этот перебьется», то замполит бригады, стоявший рядом с начштаба, даже не возразил. А вроде должен был, как замполит, сказать свое «партийное слово», мол, в нашей стране все равны… Старший писарь штаба служил раньше в нашем батальоне, так он мне это «обсуждение» потом очень живо описал…

– Кем пополняли танковые батальоны?

– Все пополнение шло с отдельного учебного танкового полка, был такой в составе фронта, или к нам еще приходили маршевики с уральского УТП.

На Сандомире пришло пополнение, все с 1926 года рождения, сидим вечером в широком кругу у костра, и один сержант, из новых, мне заявляет с ухмылкой: «Все твои Ташкент оккупировали, один ты, дурак, на фронте торчишь». Я еще не успел подумать, что ему ответить, как мой товарищ, кубанский казак Володя Текушин, потащил этого сержанта в сторону, мол, пойдем, поговорим. Через минуту сержант вернулся и извинился передо мной. Я сказал ему, что все в порядке, земляк, конечно, забудем, но ты лучше язык попридержи, а то вон напротив тебя сидят Шахнович и Троянкер, и если ты им такое скажешь, то у них с тобой разговор будет короткий. Тут появляется Ваня Иванов, наш татарин, которому русское имя и фамилию дали в детдоме, и говорит этому сержанту: «Еще раз только что-нибудь такое вякни…»

– Такая вещь, как боязнь «фаустников», была в батальоне?

– Получить от немцев фаустпатрон в борт боялись все танкисты, я думаю, что исключения не было. Для нас «фаусты» были как бич божий. В Губине против нас воевали истребители танков, вооруженные исключительно фаустпатронами, украинцы – предатели, остатки дивизии «Галичина». Действовали они смело, да еще кричали нам из-за завалов: «Мы вам здесь зробим Сталинград!»