Я дрался на Т-34

Вот чего всегда хотелось, так это поспать. В войну это была просто беда – вроде обо всем думали, все предусмотрели, а сон как бы и не нужен… Даже за прицелом, бывало, ждешь, только чуть спокойно, сразу дремлешь… Помню, на Северо-Западном фронте мы стояли на обочине, а мимо нас шла пехота. Вдруг один солдат, видно, что нерусский, упал. Взводный подбежал и начал хлестать его прутом… Мы вступились: «Твою мать, что ты делаешь?!» – «А что, мне за него отвечать?..» Люди буквально на ходу спали…

Вши были, но терпимо. Помывка была налажена регулярно, где-то раз в месяц или реже. Иногда артисты приезжали. Борта машины откидывали – и это была их сцена.

– Спиртным увлекались?

– К пьянке тянулись более пожилые, а мы нет. Но нельзя сказать, что у нас постоянно было что выпить, так, изредка трофеи захватывали. Вот если было что, то выпивали, хотя сильно этим делом не увлекались. Когда выдавали «наркомовские», то я свои сто грамм выпивал, но перед боем никогда, в бою надо быть трезвым.

– Трофеи у вас какие-то были?

– У меня ничего не было. Знаю, что люди часы, оружие старались брать, потому что у нас даже с личным оружием было тяжело: у меня, например, к нагану было очень ограниченное количество патронов, и знаю, что на Курской дуге многие экипажи, когда их подбивали, выскакивали с ножами… Что еще? У нас командиром одной из рот был старший лейтенант Сирик, видный такой мужик. Как-то захватили на станции богатые трофеи, и он стал носить хорошее длинное румынское пальто, но когда их подбили, то экипаж успел выскочить, а он из-за этого пальто замешкался и сгорел…

Вспомнилась почему-то еще и такая картинка: проезжали как-то мимо подбитого Т-IV, а из люка торчал убитый немец. Пытаясь выбраться, он, видимо, зацепился штанами, повис из люка с голой задницей, тут его и убили…

– Люди каких национальностей были в бригаде?

– Самых разных, но я этим никогда и не интересовался. Славян было больше, одно время у нас подобралась целая белорусская колония: Дрозд, Шпак, Крот, Чиж, Шиц. Много было и украинцев, и я у них был «переводчиком», т. к. белорусский язык больше похож на украинский, чем русский. Еврей, помню, был, все мечтал дойти до родного Житомира, но не дошел, погиб…

– Были у Вас друзья на фронте? Чью смерть Вы переживали больше всего?

– Больше всего я сдружился с москвичом, старшим лейтенантом Потемкиным. Это был мой первый командир, и во многом благодаря именно ему я и остался жив. Нас, молодых, он учил всяким хитростям: старайтесь укрыться, постоянно маневрируйте, как стрелять, в общем, всему. Учил беречь людей: другие танки еще сделают, а людей нет… Он остался жив.

Много ребят у нас погибло, мы их доставали, хотя вроде вот только-только до боя с ним разговаривали… Но это ведь не то же самое, что мы сейчас с вами разговариваем, а боевая обстановка, поэтому переносилось все это спокойнее… А часто даже не запоминали того, кто погиб, человека только прислали, и все… Вот я сильно переживал, когда у нас в Попельне погиб командир роты ГСС Бессарабов, это был хороший человек и командир… Безотказный такой.

А про себя я как-то и не задумывался особенно, останусь ли живой. Воевал как все. Я считался опытным танкистом, стрелял без промаха, крутился как мог, прятался за все, что только возможно. Выстрелил и сразу меняй позицию, укрылся. Так и выжил.

– Основные потери в бригаде были от кого?

– Думаю, что в основном от пушек и от танков. Пушки чем опаснее, их тяжелее заметить.

– С ходу стреляли?

– По пехоте стреляли и с ходу, а так только с коротких остановок. Выстрелил и сразу меняй позицию.

– С закрытых позиций стреляли?

– На фронте ни разу, только уже после войны.

– Ваше мнение об огнеметной модификации «тридцатьчетверки».

– Огнемет стрелял метров на сто, но на такую дистанцию танки друг друга не подпускают, так что он скорее для уличных боев больше, но в бою мне его опробовать не довелось.

– Приходилось атаковать через свою пехоту?

– Ни разу такого не было. Ни на войне, ни после, мы своих ни разу не давили.

– Что Вы чувствовали в бою?

– Как такового страха не было, мы ведь все вместе там находились, а это уже не так страшно. Просто знал, что надо как-то выкрутиться. Откровенных случаев трусости я у нас не помню. Никаких примет или предчувствий не было, я не помню такого.

– Как Ваша семья пережила войну?