Я дрался на Т-34. Третья книга

Я задыхался, такое ощущение, будто тебя медленно душат и ты проваливаешься в бездну с великим грохотом в голове, словно тебя по ней кувалдой огрели. Очнулся я, как мне показалось, минут через тридцать, уже на носилках, и услышал, как хирург диктует кому-то из своих: «Запишите, сестра, сделано два продольных разреза голени: 18 и 12 сантиметров». Занесли меня в палату, а там уже лежит командир моей роты капитан Михайлов. Ему, когда он выскакивал из горящего танка, две пули попали пониже спины и прошли навылет. Михайлов ко мне всегда неплохо относился, хотя с другими танкистами был груб и заслужил от них прозвище «Волчара». Михайлов сказал, что Уткин погиб, ему оторвало голову. Мы пролежали в госпитале 18 суток, он уже ходил с палкой, а я на костылях, и, когда бригаду перебрасывали на Одер, нас, по распоряжению танкового начальства, забрали из госпиталя с собой. Мы почти выздоровели, и, когда вернулись в полк, Михайлов снова стал командиром роты, а меня опять взял к себе командиром экипажа танка ИС-2. И тут выясняется, что в том бою мои танкисты Возовиков и Богданов также спаслись, они снова попали со мной в один экипаж, а механика-водителя мне дали из бывших политруков, прошедших после упразднения института военных комиссаров переобучивание на строевые воинские специальности. Механиком оказался старший лейтенант, казах Джамбаев, которого я называл по отчеству «Джамбаевич». Было ему уже лет 40–45, невысокий, коренастый, с грубым смуглым лицом. Он рассказал, что в армии служит уже седьмой год. С его слов, он участвовал в Финской кампании, а в Отечественную на фронт попал впервые, только сейчас, весной сорок пятого, и под Алма-Атой у него осталась семья и четверо детей. Джамбаев был тихим, выглядел каким-то подавленным, и я подумал, что ему, старшему лейтенанту, неприятно, что он должен подчиняться мне, офицеру в звании на две ступени ниже его. Как механик-водитель он был подготовлен слабо, и мне приходилось ему все время что-то показывать и подсказывать. Перед форсированием Одера весь офицерский состав полка собрали вместе и нас предупредили, что мы будем двигаться по дамбе к реке, и если какая-то машина заглохнет, то ее сразу будут сбрасывать под откос, чтобы не замедлять движения колонны полка вперед. Дамбу мы проехали без ЧП и добрались до тяжелых понтонов, которые дожны были перебросить танки на другой берег. Мой ИС должен был переправляться первым, но командир полка Ленков приказал «Отставить!» и добавил, что первым через Одер пойдет его танк. И тут случилось несчастье. Танк комполка заехал на понтон всего метра на полтора, как противоположная часть понтона поднялась и вздыбилась над водой. Механик, старшина, с улыбкой вылез из танка, и ему Ленков махнул рукой, мол, проезжай дальше вперед. Механик обратно в танк, проехал еще с метр, и тут понтон «вывернулся» из-под танка, «сыграл», и машина моментально ушла под воду. Там глубина была метров семь. Механик утонул… А он был еще раньше, в Карелии, водителем танка у погибшего лейтенанта Валинова, и тогда произошла с ним беда: танкисты пошли поохотиться, и этот механик случайным выстрелом ранил своего товарища. Получил за это от трибунала три месяца штрафной роты, и когда он по истечении срока вернулся в полк живым, то подполковник Ленков взял его в свой экипаж как классного механика-водителя. И вот он… так глупо погиб на наших глазах… Уже потом, когда танк подняли со дна реки, этого старшину похоронили со всеми почестями. Стали разбираться с понтонерами, и выяснилось, что их командиру, капитану, сказали, что переправляться будут Т-34, а не ИС-2, которые на 18 тонн тяжелее «тридцатьчетверок», вот и произошла трагедия – понтон не выдержал тяжести.