Утром мы оставили взятых в Джанкое пленных немцев под охраной партизан и двинулись дальше. И тут мы увидели, как внизу, по шоссе на Симферополь, проходят немецкие колонны. Комбриг Фещенко приказал устроить засаду: две самоходки прошли несколько километров вперед, еще две «сушки» сместились назад, и, когда самоходчики своим огнем «закупорили» огромную колонну с двух сторон, то наши Т-34 по сигналу стали бить сверху по попавшим в ловушку немцам, а потом танки ринулись давить и расстреливать всех, кто был на шоссе. Это было настоящее избиение! Истребление «до последнего немца»!
Но там не только немцы были, к нам в плен попались и «власовцы», которых сразу расстреляли на месте, и даже одна баба, жена полицая, но и ее пристрелил какой-то сержант из роты мотоциклистов. Затем мы с боем захватили Зую, а когда стали прочесывать этот райцентр от спрятавшихся недобитых немцев, то я в темноте отстал от своих. Весь отряд ушел вперед, а я один, с пистолетом в руке, пошел по дороге. Подхожу к мосту через реку и чувствую чей-то взгляд, явно ощущаю, что кто-то на меня смотрит. Впервые на войне мне стало страшно именно в эти минуты. Я прошел через мост, а потом меня догнал «Студебекер» с нашими бойцами, в кузове – шесть пленных немцев. Спрашиваю:
– Немцев в Зуе выловили?
– Нет, тут совсем рядом взяли, под мостом поймали…
И почему эти немцы меня на мосту не убили, ведь я же шел совсем один?
Затем последовал приказ снова оседлать шоссе на Симферополь и не дать немцам отойти к городу. Танки встали в засаде слева от дороги, а роту автоматчиков посадили в скалах, над дорогой. Никто не ожидал, что на третьи сутки рейда мы окажемся в ста с лишним километрах за линией фронта. Рядом с нами на поляне сел на вынужденную посадку По-2, летчики приняли нас за немцев и приготовились стреляться из личного оружия, хорошо, что не успели покончить с собой, вовремя разобрались. В темноте нас окружили партизаны, но с атакой не торопились, засомневались, а вдруг это свои?! Послали вперед пленного румына, и когда наш часовой крикнул: «Стой, кто идет?!», партизаны себя обнаружили, поверив, что перед ними не отступающие немцы. Но и немцы не дремали, у них тоже впереди шла разведка. Заметив танки, они решили бесшумно пройти по горам, по тропе в скалах, по-тихому стали вырезать наших мотострелков, убили ножами нескольких, включая ротного, но кто-то поднял тревогу, и завязался ночной бой.
Запомнилось, как старшина роты автоматчиков привел на рассвете шестерых немцев, взятых в плен, все они были из войск СС. Старшина после гибели своего ротного озверел и стал убивать немцев по одному. И только один из пленных валялся на коленях и умолял о пощаде, а остальные эсэсовцы принимали свою смерть молча, не отводя глаз, в которых горела ненависть к нам… Потом мы разбили еще одну автоколонну немцев, отходящих к Симферополю. Когда стали осматривать, проверять, что осталось от этой колонны, вдруг из-под обломков выползает толстый немец и бросается ко мне с криками: «Гитлер капут! Я пекарь, я австриец! Гитлер капут!» В этот момент прямо над моим ухом просвистела пуля, и австриец упал замертво: убит наповал. Я обернулся назад, а это наш бригадный врач в него из пистолета выстрелил.
У нашего врача немцы всю семью уничтожили, и, значит, он имел личное право мстить и убивать, даже если немец сам поднял руки и сдался в плен.
Ворвались в Симферополь и чуть не ошалели – по всем канавам текло вино, только от одного запаха можно было опьянеть. Оказывается, кто-то уже распорядился вылить на землю все запасы вина с местного винзавода, чтобы наступающие части не перепились…
Затем была недолгая передышка, а далее мы пошли на Севастополь.
– Кстати, по поводу Севастополя. Один ветеран корпуса, бывший штабной работник, в своих мемуарах написал, что 19-й ТК еще в конце апреля мог свободно захватить город, но по непонятным причинам этого не произошло. Вы бы не хотели прокомментировать подобное утверждение?