Я, Дрейфус

Только когда мы оказались на пароме в Дувр, родители немного расслабились, к ним вернулась их обычная бодрость. Мы никогда не говорили о нашей поездке, до самой смерти они не обмолвились о ней ни словом. Но сомнений не было — она их потрясла. Она только еще больше укрепила их во лжи, в которую они были погружены с детства. Постоянно ходили в церковь. Мама записалась в кружок при соборе, увлеклась составлением букетов, и я уверен: «Иисус» они произносили уже не шепотом, но также уверен, что оно застревало у них в горле.

С тех пор я часто бывал в Париже, но рю дю Бак избегал. В основном гулял по еврейскому кварталу и вскоре чувствовал себя там как дома.

После того лета я вернулся в школу с новой энергией. Наши ученики так хорошо сдавали экзамены по программе повышенной сложности, что мы оказались на верхней строке в списке лучших школ, на втором было то очень престижное заведение, куда я так стремился. У меня не было ни минуты свободной. Меня звали выступать на педагогических конференциях по всей Англии. Меня пригласили в Америку — пропагандировать преимущества английской системы образования. Я проделал большой путь от той сельской школы, в которой работали мои родители, но по сути я и на шаг не ушел от своего французского наследия. И вот, год спустя, я добился почета и признания.

Отлично помню тот день. Была суббота, день, который я всегда посвящал детям. Когда доставили почту, к почтовому ящику кинулся Питер — он ждал журнал с комиксами. Он протянул мне конверты, я стал их просматривать. Там не было ничего интересного, разве что одно письмо — конверт у него был особой выделки. На ощупь — словно лен. Я открыл его, и у меня зашлось сердце. Это было письмо из королевской канцелярии. Люси на кухне готовила омлет, и я был рад, что могу вскрыть его наедине. Я прочитал его, руки у меня задрожали, щеки, по-видимому, запылали, потому что Питер спросил:

— Папа, что с тобой?

Люси принесла еду, разложила ее по тарелкам, и тогда я спросил:

— Хорошо ли почивали сегодня, леди Люси?

Я выговорил этот титул, наслаждаясь его благородным звучанием. На себе я его еще не опробовал. Люси взглянула на меня обеспокоенно и улыбнулась. Болтать ерунду и подшучивать не в моем характере, поэтому мой вопрос звучал совсем уж странно.

— Все нормально? — спросила она.

— Более чем, — ответил я. — У сэра Альфреда Дрейфуса все в полном порядке, благодарю.

И прежде чем она подумала, уж не повредился ли я умом, передал ей письмо. Она прочитала его и засияла.

— За успехи на ниве образования, — произнесла она вслух и с гордостью повторила эти слова еще раз.

Она даже вышла из-за стола и обняла меня. Редчайший случай — моя жена не склонна проявлять свои чувства. Она дала письмо детям, и они, обычно такие же сдержанные, как Люси, кинулись меня обнимать. Наверное, следовало хранить это в тайне: согласие мое еще не было получено, официальное объявление не сделано. Но я не мог таить такую новость от родителей. И от Мэтью.

— Давай поедем все расскажем дедушке с бабушкой, — предложил Питер.

— А можно дядю Мэтью тоже позвать? — спросила Джин. — И тетю Сьюзен, и Адама с Заком?

— Захватим с собой шампанского, — сказал я, — и всех удивим.

Ту субботу мы провели в деревне, где прошло мое детство. Праздновали мы втайне от посторонних и очень бурно. Дети тренировались произносить наш новый титул и были счастливы, что с ними поделились взрослым секретом. Но мы планировали, какой устроим прием, когда я официально стану лордом.

Я описываю этот случай, и слова находятся сами собой, но где же мне набрать букв, чтобы описать свое падение. Однако пока что я побуду в счастливых воспоминаниях. Уже скоро я буду изгнан отовсюду.

Люси и дети сопровождали меня во дворец. Мэтью и Сьюзен жили тогда в большом доме окнами на Гайд-парк, и я организовал там днем завтрак для родственников и близких друзей. Все собрались там, говорили тосты в мою честь, а я в это время преклонял колено перед королевой. Меня это нисколько не смущало — бог знает, много чего я нарушил, но это коленопреклонение никакого отношения к Иисусу не имело, хотя моя благодетельница и являлась главой Церкви. Все это длилось какие-то мгновения. Пьянящее возбуждение, предвкушение, которыми томился обычный мистер Дрейфус, испарились, когда с колен поднялся сэр Альфред. В каком-то смысле это было разочарованием. Путешествие оказалось увлекательнее места назначения.

Мы — Люси, дети и я — позировали фотографу во дворике Букингемского дворца. Тогда мне было невдомек, каким популярным станет этот снимок, как часто его будут публиковать газеты всего мира. У меня там озадаченный вид, оказалось, как нельзя более подходящий для скандальных и злобных подписей, которые будут под ним помещать. Меня не вырезали из этого фото. Публиковали всех вместе, и Люси, и детей, чтобы и их запятнать моим позором. Но я не должен об этом думать. Все это относится к будущему, а оно требует совсем иных слов и выражений.