Я другая

Элен, которой все эти игры уже порядком надоели, наколотила ответ тут же, не задумываясь ни на секунду.

«Вот что, Морти.

Мне жаль, но ты опоздал. Все уже сделано.

Я говорю тебе об этом по одной причине: хочу, чтобы ты от меня отстал раз и навсегда. Да, сегодня я проснулась в одной кровати с Виктором. Никаких доказательств этого у меня нет, потому что я не стала ничего снимать. Я сделала это не для тебя, а для себя и для него. Особенно для него. Он очень добрый и пушистый, как плюшевый мишка, а эта алчная и ревнивая сука Оксана его совсем замучила.

Ну что, оставишь теперь меня в покое? Снимать нас с Витей я все равно не буду. Ищи другого исполнителя. Только поторопись, пока Оксанка из больницы не вернулась.

А если тебе так уж прямо нужны свидетельства того, что мы с Витей были вместе… Витя, когда спит, время от времени негромко протягивает «м-м-м-м», как сытый кот. Спроси у Оксаны, она подтвердит. Согласись, я не узнала бы об этом, если бы не спала с ним рядом.

Я уже не надеюсь узнать, кто ты такой. Поэтому просто: ОТВАЛИ.

Л.Н.»

Элен вернулась к Виктору. Толкнула его несколько раз:

— Витя?

— М-м-м-м-м… — по-кошачьи протянул он. Так же, как во сне, только громче.

— Витя, кто такой Мортибус?

— А? — Муж Оксаны начал мучительное возвращение в реальность из царства сна. В такой момент из человека легко вытянуть информацию.

— Мор-ти-бус, — по слогам произнесла Элен. — Быстро: кто это?

— Де мортибус персекутором, — пробормотал Виктор, уткнувшись в подушку носом.

Твою ж мать!

Он проснулся через час и ничего не помнил о вопросе Элен.

34

Элен приехала домой поздно вечером.

— Вот вы и приехали, барышня, — сурово сказала мама. — Рады вас видеть.

Справа от нее стояла Юля, слева — мамин муж. Судья, прокурор и адвокат. Нет, судя по выражению их лиц, судья и два прокурора. Или даже палача.

— Я всегда тебя прощала, дочь, — сказала мама холодно. — За все твои гулянки, за все твои прогулы. Я понимала, что ты не такая, как все. Но есть такие вещи, которые не имеют оправдания.

Элен пока что ничего не понимала.

— Юля показала мне сегодня кое-что. Я никогда не смотрела, что за файлы хранятся у тебя в папке, которые ты защищаешь паролем…

— Пароль: число, месяц и год твоего рождения, — добавила Юля.

— А сегодня посмотрела и ужаснулась.

Шок прошел за секунду. К Элен вернулась способность говорить:

— Вы лазили в мою папку?

— Да! — вскрикнула мама. — Кто дал тебе право снимать меня и папу? Оксану и Витю? Других людей? Извращенка! Это и есть твое «хобби»?! Ты это показывала кому-нибудь?

Вместо ответа Элен бросилась в сторону компьютера, но мама, растопырив руки, загородила дорогу. Одновременно с этим мамин муж встал между Элен и входной дверью, чтобы лишить ее возможности к бегству.

— Можешь не рваться. Я все удалила, — ядовито произнесла Юля.

Элен какое-то время молча открывала и закрывала рот, ей трудно было дышать. Потом из глаз ее брызнули слезы, она завизжала:

— Сволочи! Как же я ненавижу вас всех! Ты мелкая сучка! А ты, — она оттолкнула маму, — тупая жирная курица! А ты вообще не подходи ко мне, — она обернулась к отцу Юли. — Я тебя не знаю и знать не желаю!

Она ничего не видела, кроме едкой улыбки сводной сестры. Не особенно контролируя себя, Элен полезла в сумочку.

Приемный папа сработал быстро: схватил Элен за запястье и вырвал из ее руки пневматический пистолет.

— Отдайте, это мое! — плакала она.

— Откуда это у тебя? — Мама вцепилась в куртку Элен. — Откуда?

— Купила на свои деньги.

— Откуда у тебя деньги?

— Не ваше собачье дело!

— Она свои съемки в Интернете продает, — сообщила Юля.

— Это правда? — Мама встряхнула Элен, легко, словно борец сумо — студента-отличника. — И про нас с папой тоже продавала?

— Ненавижу… — рыдая, Элен пыталась вырвать руку из живых тисков. — Ненавижу…

— Ты неадекватна. Я с тобой потом поговорю. Миша, проводи Елену в ее комнату.

Пока Элен тащили в комнату, она посмотрела в глаза молчаливого маминого мужа и изумилась: в них еле-еле теплилось искреннее сочувствие. Приемный отец был на этом суде чести единственным, кому было хоть немного жаль Элен.