Я еще жив. Автобиография

До невозможности громко. Просто невыносимо. Это было не просто оглушительно – моя голова разрывалась на части. Звук вырывался из наушников и бил по моим ушам, как будто это была взрывная волна ядерной бомбы. Я оглох на одно ухо. Очень просто и очень быстро. Своим левым ухом я не слышал ничего. Абсолютно ничего.

Я довольно спокойно сказал звукоинженеру: «Пожалуйста, не делай так больше».

Оглушенный, я отправился обратно в отель в Беверли-Хиллз. Лили, которой тогда было уже девять, ждала меня в номере, и это скрасило мое состояние. Мы с ней начали играть в Spyro the Dragon – компьютерные игры были нашим новым увлечением. Я любил их, любил Spyro, но если бы меня спросили напрямую, я бы заявил, что обожаю Crash Bandicoot. Как по взмаху волшебной палочки, левое ухо вновь заработало. Как будто я был под водой, но давление в ушах исчезло. Господи, спасибо.

В тот вечер мы ужинали в небольшом итальянском местечке напротив отеля. Как только я с удовольствием начал есть свою пасту, мой слух снова исчез. С того момента до сих пор я плохо слышу левым ухом. Конец игры, такие дела.

Я ходил к десяткам отоларингологов. Они все делали аудиограмму и все приходили так или иначе к одному выводу: у меня было заболевание уха из-за того, что туда попала инфекция. Никакого отношения к музыке она не имела. Просто не повезло. Даже если ты работаешь кассиром в магазине конфет, ты не застрахован от этого.

Я понял в общих чертах, что нервные клетки, соединяющие мозг с ухом, были атакованы вирусом. В результате я потерял способность слышать на средних и низких частотах. Если бы я сразу предпринял меры – старый добрый кортизон мог помочь клеткам регенерировать, – то ситуация была бы иной. Но я слишком затянул с этим, как это любят делать Коллинзы. Именно это и убило моего папу – он совсем не лечил свой диабет и болезнь сердца.

Итак, узнав, что это была вирусная инфекция, я подумал, что ударная звуковая волна в наушниках, видимо, не имела к этому отношения. Однако на протяжении последующих месяцев и лет со мной не произошло ни одного подобного опыта, выходившего за рамки обычного, поэтому я не мог избавиться от ощущения, что тот случай отчасти тоже сыграл свою отрицательную роль.

По совету Криса Монтана из Disney, чей сын страдал от хронической тугоухости, я отправился на прием в Институт уха Хауса в Лос-Анджелесе. Специалист спросил меня: «Вам нужно будет снова ехать в тур?»

«Не думаю».

«Что ж, может, и не стоит? Потому что может случиться все, что угодно, и вы можете полностью лишиться слуха. Никто не знает, как появилась эта вирусная инфекция, поэтому вам не стоит снова подвергать свои уши опасности».

Был ли я испуган? Не особо, что было довольно странно. Сначала я подумал: «В конце концов все закончится хорошо». Но затем у меня появилась более глубокая мысль: «Если все не будет хорошо, то я смогу это пережить».

Я не был глухим – только на пол-уха, – поэтому я мог продолжить работать дома. Но если я соберусь в тур с рок-группой или захочу организовать со своей группой какое-нибудь фантастическое поп-представление, то это уже будет проблематично. Но у меня все равно не было желания делать это в обозримом будущем.

Я был счастлив у себя в саду на швейцарских холмах. Я писал музыку для фильмов. У меня был свой биг-бенд, который играл только на небольших площадках, в котором я почти ничего не пел. Я мог хоть всю оставшуюся жизнь не торопясь писать новый сольный альбом. Поэтому я решил перестать быть Филом Коллинзом из заголовков газет с сомнительной репутацией из-за этих же газет; с меня хватит. Ухудшение слуха стало тому причиной.

Я с оптимизмом смотрел на свою новую жизнь без одного уха, хотя моим родным и близким было тяжело ее принять. Но суть в том, что частичная потеря слуха дала мне кое-что важное в жизни – контроль. Да, я получил этот контроль благодаря своему недугу, но я смирился с этим. Кто платит за музыку, тот и девушку танцует, но я только спустя три десятка лет смог наконец вырвать штурвал и начал сам управлять своей судьбой.

Я поборол свое второе «я» – двойника Фила Коллинза, который выступал на сцене, рисовался перед публикой, радостно принимал аплодисменты и покорно проглатывал (нараставшую) критику. Вокруг шеи этого «Фила Коллинза» сжималась петля раздражения, ожиданий, обязательств и слухов. Он разрушал семьи, причинял боль своим женам и детям, от которых он был так далеко. Мне не нравился этот двойник. Я не хотел быть им. Я был сыт по горло самим собой.