«Я» и «МЫ». Взлеты и падения рыцаря искусства

Вот сильная, высокая волна повалила, накрыла ее, но она, вскочив на ноги, снова принялась бегать, взмахивая руками. Сажин неторопливо шел вперед. Добежав до утеса, девчонка повернула в обратную сторону и теперь неслась навстречу Сажину, все так же подпрыгивая, танцуя в набегающих волнах и, видимо, что-то радостно выкрикивая.

Сажин вдруг остановился, всматриваясь в бегущую, – она была уже совсем близко, эта девчонка… Эта «девчонка» была Клавдия – та самая не очень уже молодая женщина, та самая Клавдия Сорокина. Она тоже остановилась – ноги в воде – и смотрела на Сажина.

– Я это, я, честное слово, я, – засмеялась она и подошла к Сажину, – не верится?

– Да… Признаюсь… – бормотал он, – удивили.

– Это очень здорово, что я вас встретила.

– И я рад. Так неожиданно…

– Вот так денечек у меня… – сказала Клавдия.

– А дети? – спросил Сажин.

– Бабка присмотрит, у которой живем…

– Спасибо за грудной отвар.

– Это тоже та бабка…

Они шли по берегу. Клавдия то и дело отбрасывала назад мокрые волосы.

– А я думал, какая-то девчонка ненормальная прыгает… – сказал Сажин.

– Какие глупости говорят люди. – Клавдия взяла Сажина под руку. – Можно? Говорят, надо пуд соли съесть, чтобы узнать человека… а я вас сразу, в минуту узнала – какой вы…

– Вот и обманетесь.

– Никогда… Странно… кажется, несчастнее меня нет человека на свете, а мне вас жалко… так жалко… сама не знаю почему… вы не слушайте – болтаю что попало…

Они подошли к рыбацкому артельному домику с лебедкой у берега и перевернутыми – килем кверху – шаландами. Клавдия заглянула в дверь.

– Никого! – Она вошла в дом и оттуда крикнула: – Входите, здесь так хорошо…

Сажин вошел и остановился. Клавдия смотрела на него, он на нее. Так длилось несколько мгновений. Потом оба молча бросились друг к другу.

На кругу, на трамвайной петле, где кончался маршрут шестнадцатого номера, уже зажглись фонари. Клавдия прощалась с Сажиным.

– Нет, нет, – говорила она, – здесь мы расстанемся, и все, все. Это только один такой сумасшедший был денек. У меня своя жизнь, у вас своя. Никому навязывать свою ношу не хочу.

– Но так же нельзя, не можем мы так разойтись…

– Только так, мой дорогой, только так… Твой трамвай отходит…

Вагоновожатый нажал педаль, зазвонил. Клавдия бросилась к Сажину, поцеловала и оттолкнула:

– Беги!

И он вспрыгнул на подножку отходившего вагона.

Всякий, кто привык к несколько чопорной фигуре Сажина, был бы поражен, увидев его в этот вечер.

Он шел подпрыгивающей походкой и, когда попадался камешек, гнал его перед собой – зафутболивал далеко вперед, а подбежав, снова футболил дальше.

Редкие прохожие оглядывались на взрослого чудака, который вел себя как мальчишка.

Войдя во двор своего дома, Сажин увидел при свете фонаря подвыпившего Юрченко – снова в той же задумчиво-восхищенной позиции перед статуей у фонтана.

– Сосед, а сосед… – окликнул он проходившего Сажина, – угадай, пожалуйста, какой у этой бабы имеется крупный недостаток?

– Каменная, – улыбнулся Сажин.

– Правильно! Браво, бис! – в восторге заорал Юрченко. – Каменная, сволочь… – И зашептал заговорщицки: – До тебя зайдет взавтре моя бабенка – между прочим, совсем не каменная… – заржал он, – ша, шутю… так зайдет, скажет, что от Юрченки, – ты ей сделай там… за мной не пропадет…

– Спать, спать, проспаться вам надо, – не слушая его, сказал Сажин и пошел к дому.

Навстречу ему из подъезда вышла Веркина мать – Лизавета. Она была в бархатном манто с лисьим воротником. На голове тюрбан с пером.

– А… бывший зятек… прывет, прывет… Как поживает ваше ничего? Я, между прочим, на вас зла не держу. Очень даже великолепно, что вы Верку погнали… а то бы не было у меня теперь порядочного (подчеркнула она это слово) зятя… Между прочим, мы уезжаем в Парыж… Адью же ву при!!!

Она проплыла мимо Сажина, освободив наконец вход в дом. Сажин прошел через загроможденный барахлом темный коридор в свою комнату. Закрыл за собой дверь.

Полещук с удивлением смотрел на своего шефа – вместо обычного сухо официального утреннего приветствия Сажин подошел и с силой тряхнул его руку.

– Погодка-то потрясающая… – весело сказал Сажин, сияя, и прошел к себе.

Полещук посмотрел в окно – шел проливной дождь.

– Что ж, проходите, – сказал Полещук ожидавшим приема посетителям – слонообразному нэпману и киномеханику «Бомонда» Анатолию.

Сняв шляпу и сдернув с рук желтые перчатки, нэпман вошел в кабинет.

– Вы тоже заходите, – сказал Полещук Анатолию, и тот прошел вслед за своим хозяином. Вошел в кабинет и Полещук.

Куропаткин стоял перед столом завпосредрабисом, вращая в руках шляпу.

– По какому вопросу? Кто такой? – спросил Сажин, стараясь быть официальным, хоть в глазах все прыгали веселые искорки.

Куропаткин ответил искательно:

– Куропаткин я, Куропаткин. А-аа-арендатор кино «Бомонд». Вы… вы… вы… вызывали… – Он еще и заикался, этот слон.

– А вы? – обратился Сажин к Анатолию, как бы не узнавая его.

– Я предместкома, – ответил тот.

– Садитесь. И вы, гражданин Куропаткин, тоже можете сесть.