Я и Мы

Ты панически боишься быть скучным. Тут у тебя комплекс, ты ужасно не хочешь походить на Роберта Кона из хемингуэевской «Фиесты». И вот резкие выпады, агрессивность — по какой-то парадоксальной навязчивости ты и вправду становишься Коном, — вот и внезапная потеря психологической ориентировки, вплоть до бессвязности, вот посреди блестящих сухих рассуждений эксцентричный мат. А мне нравится, как ты скучен, ты очень интересно скучен.

ОБОЮДООСТРОЕ ЖАЛО

Палитру шизотимических типов создатель оси набросал широко и смело, с очаровательной циклотимической небрежностью:

- необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишен юмора), чудак;

- застенчивый, боязливый, тонко чувствующий, сентиментальный, нервный, возбужденный, друг книги и природы;

- послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп, глуп — таковы регистры и гаммы, образуемые пропорцией чувствительности и холодности.

Сдержанные, утонченные, ледяные аристократы, изысканные джентльмены с высокими запросами и низкими инстинктами, патетические, чуждые миру идеалисты, холодные, властные натуры, с неукротимой энергией и последовательностью преследующие свои цели, а рядом, в ощутимой, но трудноопределимой генетической близости, — никчемные бездельники, сухо-безвольные, гневно-тупые. Очень часто они группируются в одном семействе, на одном генеалогическом древе, но установить закономерность не удается, тем более что все это в многомерном наложении совместимо в одной личности.

Здесь педантичный и скрытный делец-домосед, прижимистый и подозрительный. Тут и Плюшкин и Собакевич. Рядом неукротимый спорщик, самоуверенный резонер: цепкая, односторонняя углубленность, своеобразная мелочность мысли. Меланхолик прокрался сюда в виде мимозной, ипохондричной, сверхвпечатлительной личности, для которой каждое прикосновение жизни — удар.

Работоспособный инженер, скромный и добросовестный работник, прекрасный семьянин в моменты, когда жизненное напряжение достигает какого-то предела, объявляет домашним: «Я поработал, хватит, больше не могу», — ложится в постель, приткнувшись к стене, и ничто его уже не поднимет, пока ситуация не разрядится: типичная реакция меланхолического шизоида.

Но здесь же и холеричность: странный, крутой, суровый, деловой, настойчивый, хороший служака, раздражительный, драчун, скандалист, «скверный характер» — так описывали русские психиатры Юдин и Детенгоф шизоида экспансивного. Среди этих последних попадаются и шизотимические гипоманьяки. На низких интеллектуально-нравственных уровнях это вихреподобные странные личности, всегда взвинченные, нигде не уживающиеся, носимые по свету как перекати-поле. Графоманы, отчаянные склочники и сутяги, могущие покрыть своими письмами и заявлениями всю поверхность земного шара. Они воюют за принципы, совпадающие или не совпадающие с их личными интересами, но всегда принципы. В патологии это агрессивные параноики, бичи политических систем и кресты психиатрических больниц.

(Паранойя (буквально: «околоумие») — психопатологическое состояние, главная черта которого наличие некой бредовой системы; содержание ее может быть самым разнообразным; параноический бред может уживаться с самой реалистической ориентировкой. Критерий (бред или не бред) задается социально-исторически. Возможна коллективная паранойя.)

Самые страшные из параноиков готовы ради осуществления своих бредовых планов перерезать горло всему миру. Но Кречмер блистательно разглядел под их неостановимой наступателыюстью микроскопическое «астеническое жало» — ранимость и болезненную чувствительность, а у хрупко-мимозных, робко-пассивных — обязательный кусочек активной ненависти.

На более высоких уровнях мы видим одержимых борцов за правду и справедливость, всегда своеобразно и однозначно понятую. За счастье, рецепт которого знают только они или их боги, за идеал, открытый ими (или богами) в озарении, в откровении, в пламенно-напряженной работе ума. Если гипоманьяк-циклотимик легко переходит от одного рода деятельности к другому, так же как от принципа к принципу, то эти с неистовым рвением всегда следуют одной идее.

Многие знаменитые фанатики от религии и политики принадлежали к этому типу. Здесь Кальвин и Лойола, здесь Робеспьер. «Они не видят путей, а знают только один путь. Либо одно, либо другое… Ты можешь, ибо ты должен, — так вырисовывается у них одна линия, которая кажется нам прямой и простой, так отчеканивают они горячие и холодные крылатые слова, сильные лозунги, которые до мозга костей пронизывают полусгнившую, трусливую современность…»