Я и Мы

Вернувшись к кречмеровской оси, мы, конечно, легко согласимся, что экстраверсия Юнга в основном совладает с циклотимностыо, а интраверсия — с шизотимностыо. Но опять-таки не целиком. Вглядевшись пристальнее, мы увидим, что по многим показателям можно быть одновременно экстравертом и глубоким шизоидом или интравертом и циклотимиком. Дарвин, если судить по биографии, мог быть абсолютным экстравертом в своем научном творчестве, будучи шизотимиком в личной жизни.

Чистые типы — исключение, смеси — правило; в течение жизни соотношения радикалов могут меняться у каждого по-своему. У меня впечатление, что как раз у самых крупных талантов и гениев шизо- и циклорадикалы оказываются и совмещенными и одновременно ярко выраженными. Получается, таким образом, какое-то внутреннее противостояние, нечто подобное двум сильным полюсам магнита. У Гёте, судя по его «Вертеру», в юности была сильная шизотимическая закваска, но чем дальше, тем больше проявлялась циклоидность с типичными спадами и подъемами. После сорока это уже мажорный синтонный пикник. Гоголь, наоборот, в молодости скорее циклотимик, чем дальше, тем более уходил в шизоидность. Как это кончилось, известно. А вот Бунин — устойчивый шизотимик.

У самоуглубленности видимость одна, а причины и внутренние подоплеки многообразны. В зарубежной социальной психологии появилось с некоторых пор понятие «личность закрытого типа». Кто это? Человек недоверчивый, замкнутый, скрытный? Формалист, черствый индивидуалист? Ненадежный? Себе на уме? Хитрец? Двурушник? Лицемер?

И да, и нет. Разработана специальная тестовая шкала «открытости — закрытости». Среди тех, кто дает по этой шкале высокую степень «закрытости», оказываются люди с совершенно различным внешним поведением и с разными характеристиками со стороны окружающих. Можно, конечно, полагать, что сюда попадает значительная часть шизотимиков и шизоидов. Но мне часто казалось, что самые «закрытые» люди — это как раз самые синтонные, обольстительно-обаятельные, душа нараспашку. Меня не покидает ощущение, будто я совершенно не понимаю таких людей.

Некоторые шизоиды, писал Кречмер, подобны тем римским домам и виллам с простыми, гладкими фасадами и окнами, закрытыми от яркого солнца ставнями, где в полусумраке внутренних помещений идут празднества. Другие, добавим, просто закрытые двери, за которыми ничего нет. Как отличить пирожок с начинкой от пирожка ни с чем?

Говоря о том, что шизоид имеет «поверхность и глубину» в противоположность «прямой, несложной натуре» циклоида, Кречмер был прав, в лучшем случае, наполовину. Глубина есть и у циклотимика, если иметь в виду подсознание, безотчетное, или, что соотносимо, творческую глубину. Но у циклотимика глубина в более тесных отношениях с поверхностью или не соотносится вовсе, то есть глубока до последней крайности и потому незаметна. (Как прозрачна глубина зрелого Пушкина, в ней все открыто — и непостижимо.)

Циклотимик непосредствен: он либо совсем не умеет притворяться, либо незаурядный артист; у шизотимика даже при полном отсутствии задних мыслей, а иногда и мыслей вообще, все время чудятся какие-то подтексты.

В чем тут дело?

Это не одна видимость, здесь есть и какие-то глубокие различия в организации психики. У циклотимиков, как показали психологические исследования, внимание легко распределимо во времени, с трудом — в пространстве. Циклотимик отвлекается, хорошо переключается, но к одновременной разноплановости способен мало: в каждый момент что-то одно. Внутреннее поле сознания у него сравнительно узко, зато подвижно.

Шизотимик, напротив, довольно легко распределяет одномоментное внимание вширь: одновременно читает и слушает, поддерживает разговор, а мысли и воспоминания текут своим чередом… Он слушает вас, а кроме того, еще и свой внутренний голос. Внешне это выглядит как отрешенность.

Мышление циклотимика конкретно, пластически образно. У шизотимика преобладают абстракции, схемы, символика, отдельные элементы восприятий обладают большой независимостью. Вероятно, поэтому циклотимик — лучший устный рассказчик: его рассказ непринужденно ритмичен, зрим, осязаем, насыщен ароматом подробностей, но в меру, без излишней обстоятельности: никакой навязчивости, все органично. Говорит он лучше, чем пишет, или одинаково; шизотимик обычно лучше пишет, чем говорит, хотя и среди них есть блестящие лекторы и ораторы. Шизотимическое повествование туманно или, напротив, чеканно-четко, детали расплывчаты или болезненно пронзительны, как лучи в темноте; ритм подчеркнут или разорван; композиция, самоцельная оригинальность выступают на первый план, общий принцип связывает все. И вдруг разрыв, парадокс…