Я и Мы

Как они разнообразны, как вмещают все человеческие полярности! Наконец, попытаться вникнуть в облик самого Достоевского, который собой и своим творчеством дал грандиозную синтез-эпилепсию. Разумеется, понять Достоевского через одну эпилепсию нельзя, но неистовое дыхание «священной болезни» слышится в каждой его строчке…

А у психиатров шли споры о том, что называть эпилепсией, что не называть. Одни говорили: нет эпилепсии без эпихарактера, это уже не эпилепсия, а псевдоэпилепсия… Другие: есть эпилепсия, и есть эпилептоиды и эпитимики без припадков… Но почему все же эпилептоиды и эпитимики заметно чаще имеют родственников эпилептиков?

Может быть, есть все же какой-то эпирадикал, по-разному проявляющийся на разных уровнях поведения? Может быть, ключевое, первичное свойство — какая-то особая избыточность мозговой реакции, избыточность эмоций, моторики?..

Эпитимик решителен, тверд, упрям, вспыльчив, часто насмешлив — это тоже один из выходов агрессивности. Это человек напряженных влечений, большой активности. Таких называют сверхсоциабельными. Во все вмешивается, негодует, не может молчать. Что бы ни случилось, он ищет конкретных виновников и добивается наказания. Неумолимый преследователь, он живет сознанием своей правоты и в этом смысле оказывается антиподом типа, который психиатры описывали под названием психастеника — человека тревожно-мнительного, конфузливого, неуверенного в себе, с заниженной самооценкой, предъявляющего к себе завышенные требования.

Один живет наказанием, другой самонаказанием… Удивительно, однако, что крайности эти в жизненном поведении могут сходиться. И эпитимик и психастеник часто чрезмерно вежливы — один по убеждению, что так надо и, может быть, в компенсацию постоянной агрессивной готовности, другой — из постоянного страха чем-то обидеть, оказаться в чем-нибудь невнимательным.

Сходятся они и в педантичности и пунктуальности.

У эпитимика пунктуальность — от твердого, уверенного знания, что нужно делать именно так, и никак иначе, у психастеника — от страха: как бы чего не вышло, как бы не сделать что-нибудь не совсем так. А когда встречаются эпитимик и психастеник, возникает ситуация басни «Волк и ягненок».

Да, возможно, эпитимность и авторитарность как-то связаны. Но не однозначно.

Нельзя не видеть, что эпитимный характер несет в себе много социально ценного: ревностная энергия, дотошность, надежность, определенность. Эпитимики — это цельные натуры, они добиваются своего, у них действенная убежденность и страстность. Среди них много великолепных, образцовых работников. Возможно, есть эпитимики авторитарные и неавторитарные.

Если это так, то полным психологическим антиподом авторитарного эпитимика оказывается так называемая легкая натура — тип, который Адорно увидел на противоположном, демократическом полюсе Ф-шкалы.

Это человек, в поведении и мироощущении которого сохраняется что-то детское. У него нет никаких «комплексов», никакой враждебности. Он открыт, доброжелателен, снисходителен и к другим и к самому себе. С ним действительно всем легко и просто, даже самому тяжелому церберу — эпитимику. Жизнь для него — веселая импровизация, ему чужды жесткие стереотипы и предрассудки: он их просто не воспринимает, они проходят мимо него, не задевая, не оседая.

В этом типе трудно, конечно, не узнать сангвиника-циклотимика — синтонного, пластичного, гибкого, не всегда надежного в деловых вопросах. Жесткость, железность — вот чего он совершенно не понимает. Если эпитимик не терпит никакой неопределенности и двусмысленности, то этот, импровизируя, плавает в них, как рыба в воде. Эпитимик далек от юмора (по крайней мере в отношении самого себя), а у «легкой натуры» — богатейшая самоирония. В некоторых вариантах к «легким натурам» относятся, видимо, и шизотимики — из тех расторможенных, слегка дурашливых, что всегда держат наготове какой-нибудь каламбур, и никогда не поймешь, в шутку или всерьез.

Иногда, как заметил Адорно, «легкие натуры» могут примыкать и к фашистам, именно в силу своей сговорчивости, способности все простить, все оправдать…

А Ф-шкала на этом не кончилась. Здесь на «положительном» полюсе еще мятежный психопат — хулиган, подонок, «бандит без причины», фатально стремящийся к грязным эксцессам, бесчинствующий открыто, бессмысленно и жестоко. Он всегда появляется там, где необходимо «бить и спасать». Это ударная сила погромов и анархических путчей — дезорганизованный, разболтанный, инфантильный субъект, неспособный к постоянной работе и устойчивым отношениям. Слепой протест против всяких авторитетов и вместе с тем готовность идти за любым «сильным человеком», доступность любой пропаганде…

Он сам не знает, чего хочет. Грубость и физическая сила — единственное, чему он поклоняется. Интеллектуализм, беззащитность вызывают у него рефлекторный садизм. Он животно-труслив, но в опасной ситуации способен на истерическое геройство. В кречмеровскую шкалу он не влезает.