Я и Мы

Чем выше по эволюционной лестнице, чем ближе к человеку, тем больше сигнальное значение физиономии, тем тоньше различается выражение глаз. Уже в конце первого месяца жизни маленький гамадрильчик различает выражение физиономии своей мамаши, а если воспитывается людьми — то людей. Скорчите ему гримасу — испугается. В пять месяцев он уже знает, что смотреть на морду вожака нельзя, можно только на портрет или по телевизору. А что делает человеческий малыш, испугавшись или застеснявшись? Отводит глаза, прячет лицо.

Младенец человека, как и обезьяныш, реагирует на физиономию уже с конца первого месяца жизни, пытается общаться и с куклами, если их физиономии достаточно напоминают человеческие. Нормальный малыш четырех месяцев ответит улыбкой на улыбку или доброе выражение и заплачет, если посмотреть на него строго. Это, конечно, чисто инстинктивная реакция. По моим наблюдениям, младенцу нравятся движения рта (он пытается им подражать) и не нравятся движения бровей и век. Если вы стояли у клетки макаки или шимпанзе и эти особы пытались вас напугать, вы поймете, в чем дело.

Судя по всему, мимика, особенно глазная, играла в первобытном общении выдающуюся роль. В нашем общении она оттеснена речью, смещена на безотчетный уровень, но все же громадное богатство сохраняется. Мимическое обучение и тренировка идут всю жизнь, и уже трудно разобрать, что здесь врожденно и инстинктивно и что — результат усвоения, социальной передачи. Будет ли итальянец, родившийся и выросший в Норвегии, оживленно жестикулировать? Представители взаимоудаленных культур при встрече первое время испытывают трудности в понимании мимики. У некоторых индейских племен в обычае полное подавление мимики, маскообразность. У японцев — загадочные ритуальные улыбки. Китайцы, глядя на европейских туристов, удивлялись, почему те все время сердятся: так они толковали поднятие бровей, европейский жест удивления. А белые миссионеры приходили в ужас от «черного смеха», которым некоторые племена Африки выражают свой гнев.

Нет, никакими словами, конечно, невозможно передать содержание игры взглядов. Инстинктивно ли это?

Когда мы разговариваем с кем-то в присутствии совершенно постороннего лица, то в моменты особенно эмоциональные, например при смехе, бросаем взгляды в сторону этого присутствующего, словно приглашая его разделить наши чувства или проверяя, разделяет ли он их. А тот, поймав такой взгляд, обычно делает взглядом же ответный знак участия, какую-то неопределенную мину: мол, вижу и в общем одобряю, хоть и не знаю что… Или, наоборот, старательно замыкается, суровеет… Все это делается почти безотчетно, а если и осознается, то уже вслед. Это все обычно, но совершенно загадочно.

Вот вы случайно встретились с глазами сидящего напротив, задержались чуть дольше обычного — и уже пошло на принцип, уже гляделки: а вот возьму и не отведу, а вот посмотрим, кто кого… Посмотрим… Да, настоящий маленький психологический поединок, до крайности глупый, но исполненный тайного смысла. При победе — пустяковенькое, но торжество. Не зря опытные тренеры учат боксеров: смотри сопернику прямо в глаза уже при рукопожатии, в бою не отводи глаз…

Смотреть друг на друга — это уже значит общаться и устанавливать отношения.

Взгляд дает богатейшую пищу для непроизвольных прогнозов, содержит массу скрыто подразумеваемого. В момент встречи глаз возникает напряженная игра взаимных ожиданий, начинается лихорадочный отсчет времени, на чашу весов начинают быстро падать эмоции — свои и партнера… Что-то произойдет, чем-то это кончится…

ДАЛЬНЕЙШИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ О БЕ30ТЧЕТН0М ОБЩЕНИИ.

МАРАЗМ ПРИНЦИПОВ И ЗАКОН НАГЛОСТИ

— Не люблю людей уверенных, — признался мне однажды человек математического ума, сильно чудаковатый, о котором решительно никогда невозможно сказать, уверен он или нет.

— Почему?

— Интегративно-транзитивная функция. (Не ручаюсь за точность передачи этого математического ругательства). — Парадоксальный минимакс. По достижении предела импонирование минимизируется, трансформируясь в максимум антипатии.

— Ты хочешь сказать, что самоуверенный нахал давит на твою психику?

— Не совсем. Я принимаю локальную уверенность, но отрицаю глобальную: у меня возникает маразм принципов.

— Теперь понимаю: ты просто самец с неустойчивым положением в иерархии стада.

Последовала беседа о животной социологии, об этих иерархиях и рангах, о чинопочитании, которое у всех (и у сверчков, и у коз, и у обезьян, и, может быть, даже у амеб). Об Альфе, который клюет всех, ест первый и владеет всеми самками; о Бете, который клюет всех, кроме Альфы, и вплоть до Омеги, которого клюют все.