Я, Хобо: Времена Смерти

- Первое время ты не очень хорошо будешь помнить эту нашу встречу. Но всё восстановится. Не бойся. Не больно, не больно. Не упирайся. Расслабься. Флаг.

И он выдернул из меня нож, и дослал меня толчком в спину по ходу выходящего клинка - в занавесь темноты. Я вытянул навстречу ей руки и удержался на ногах, сразу принявшись в холодную мокрую силовую решётку на корме полутанка 50.

ГЛАВА 27. ECCE HOBO, ИЛИ ГНОР ПО ИМЕНИ ПОРОХОВ

Я двинулся вдоль левого борта, ведя ладонью по фарфору обшивки. Прежде я не приближался к наземным машинам за ненадобностью, с закрытыми глазами на ощупь определить, где на полутанке что, не мог. Но вот я нащупал трапик в две ступеньки. Некоторое время лез вверх по нему, словно ступенек там было десяток. Ступеньки резали босые ноги. Вдруг громко скрипнуло - я задел и сдвинул открытую дверцу. Я замер, вслушиваясь. Сейчас вспыхнет прожектор на башне ЭТАЦ, меня ярко осветят и попадут мне в голову из скорчера с первого раза. Или страшные костяные лапы мертвеца обхватят меня, и клыки - вопьются мне… Брошусь назад, покачусь и поползу, если что, подумал я, сдерживая нервный смех. Я ждал, я не боялся. Ничего не происходило. Я поднялся на вторую ступеньку. Руки попали внутрь кабины - в тепло. Да. В кабине было намного теплей, и воздух был другой. Спящее электричество берегло себя.

Всё выключено. Фальшивая, холодная флуоресценция марок и указателей не радовала, но определиться в кабине помогла. Я сел в кресло водителя. Прихлопнул дверцу. Спора-мин. Это непременно. Адреналином долго не пропитаешься. Аптечка… да вот она, добрый красный крест. Вышла из крепления легко и беззвучно. Немного, несколько минут отдохнуть. Потом - ущелье. Фонарик. И вообще надо пошарить по танку: бельё, еда, снаряжение… ботинки. Я опустил спинку пассажирского кресла, чтобы пролезть в салон.

Дверцу кабины слева рывком распахнули снаружи, вдруг проснулся автомат, и во вспыхнувшем свете зелёной потолочной лампочки я увидел Яниса Порохова. С тех пор - все двенадцать с половиной средних часа нашего с ним сосуществования в одной точке мира - мне так и чудился на его лице - и на всей его фигуре - стойкий зеленоватый тон…

Я замер, вися на полусогнутых над водительским креслом. Между моим лицом и его лицом было дециметра два. Не берусь представить, что выражало моё, а он - взирал на меня со спокойным любопытством. Неторопливо что-то жевал по часовой стрелке.

- Ecce hobo! - воскликнул он секунд через семь паузы. - Привет, парень! Какой язык? - деловито спросил он. - Надеюсь, не английский? А то я уже с вами запутался; скажи что-нибудь, парень.

- Что-нибудь, - сказал я.

Он засмеялся, зажав в зубах свою жвачку.

- Тарантино бессмертен! А "Звёздные войны" ты смотрел?

Пока я метался между "нет" и "не понимаю", он взял и спрыгнул вниз.

- Вылезай из вездехода и пойдём, - услышал я.

- Куда? - спросил я.

- Никуда, - ответил он и опять засмеялся. Обычный человеческий смех.

Самый страшный кошмар в Космосе - любой космач скажет, если его припереть, хоть какой он ни серьёз, - покрытая хищно шевелящимися каплями конденсата неосвещённая приборная доска в боковом свете местной звезды через обмётанный инеем иллюминатор. Но я теперь, вспоминая это "никуда" ясным громким голосом из темноты, и этот смех, - стараюсь проснуться, даже если не сплю.

- Нет! - сказал я, и то только потому, что это лежало вблизи языка. А потом сразу выскочило и второе: - Не понимаю! - И снова: - Нет!

А он снова появился - вскочил на лесенку.

- Парень! - сказал он. - Если я тебя начну как бы упрашивать не бояться - ты мне не поверишь. Если я тебя начну убеждать мне поверить - дело затянется. Если я тебе начну объяснять, куда это - "никуда", я сам как бы запутаюсь. Ты сам куда-то ведь шёл? Парень! Я скажу просто: ты выживешь. Понял? You survive, - сказал он с чудовищным акцентом. - Understand? Вылезай. Пойдём.

- Куда? - спросил я.

- Никуда, (…)[103]! - сказал он. - Со мной. Просто - пошли со мной. Я тут как бы самый главный. Ты познакомился с нужным человеком. Это я! И он тебя спасёт. Пошли! - Он подождал и воскликнул, видя продолжение моего ступора: - Ё-моё, я знаю полсотни, как бы, языков, но я почти не знаю этого вашего грёбанного межнационального общения! - Он зажал нос и сказал: - Каламбия пикчерз представляет… Ты русский понимаешь?

- Да, - ответил я, наконец вспомнив хоть что-то ещё.

- Так по-русски говорю тебе: вылезай, блин, наружу. Хорош ослиться, мой оранжевый Иа! Не прибавляй себе работы: сколько лишних одинаковых слов ты потратишь, вписывая в свои мемуары рассказик о нашей мимолётной встрече. Давай всё будет у тебя как бы кратко: я пришёл, ты меня увидел, я махнул рукой, а ты сказал: поехали! Вылезай.

Ну, скажу я, ступор - настоящий ступор - штука не простая. Это штука такая, если которую разбить на кусочки, то из них легко складывается слово "вечность". И я утверждаю, что Янис Порохов знал это предметно, своешкурно: поглядел он на меня - и не стал прибавлять обороты, а наоборот, спустил их.