Я хочу, чтобы меня казнили

– А вы хотите мне добавить срока за экстремизм? – Анатолий все так же улыбался только левой частью рта. Постепенно сильная позиция сменялась слабой и нужно было идти в контратаку. Было чертовски больно признавать, что бой в моей профессиональной сфере проигран.

– Геннадий Васильевич Серебряков. Вам знаком этот человек?

На мгновение Анатолий приоткрыл рот от удивления. Теперь Фадеев широко улыбался.

– Она здесь? – заключенного будто подменили. Он даже не скрывал своего возбуждения: – Не отвечайте. Спасибо. Она в моем секторе? Значит, эта тюрьма без разделения по половому признаку? Сильный ход, хоть и провокационный. Вы же знаете, что при огласке мировые СМИ сожрут всю вашу пенитенциарную систему?

– Рад знать, что вас можно развеселить так просто, – без энтузиазма отозвался я.

– Развеселить? – искренне удивился Фадеев и подошел к стеклу вплотную: – Вы хотя бы понимаете, что теперь я сделаю все, чтобы получить желаемое?

– Что вы желаете? – и снова ошибка. Анатолий злорадно ухмыльнулся и ткнул котенка в лоток:

– Повторю, если вы забыли, Антон Денисович. Я хочу, чтобы меня казнили. Меня осудили по двадцати одному эпизоду и этого хватило на пожизненное заключение. Остальные не рассматривались в должной мере, но я готов дать любую информацию, раскрывающую детали убийств. Места захоронений, способы убийств, время, даты, последние диалоги – что угодно. В обмен, естественно.

– На что? – очередная ошибка. Да сколько можно-то? Лучше бы отгул взял и отоспался.

– На смертную казнь, – снова развел руками Фадеев.

– Мораторий…

– Вы снимете мораторий из-за меня и для меня, – наконец заключенный перестал улыбаться: – Иначе я продолжу.

– Что продолжите, Анатолий Викторович?

– Убивать.

Улыбка невольно растянула мой рот. Где-то я уже слышал подобное самоуверенное утверждение, кажется, на лекции по типологии психопатии. Однако в условиях "Белой Ночи" практическое применение угрозы было исключено на все сто процентов из ста возможных.

– Вы находитесь под наблюдением двадцать четыре на семь, физическая проверка, на случай подмены камер слежения, осуществляется каждые шесть часов. Единственный, кого вы можете убить – вы сами. Но на этот случай аквариум оснащен датчиками, считывающими потенциально опасные для жизни заключённого данные.

– Гироскоп и датчик приближения на случай потери сознания, индикатор влаги на случай появления крови, – продолжил за меня Анатолий: – Да, я понимаю. Но не понимаете вы. Если здесь есть Алиса, то в опасности не я и не она.

– Тогда кто?

– Все. Все остальные, включая вас.

Заметки о психически стабильном состоянии Анатолия можно было выбрасывать. Между Серебряковой и Фадеевым явно что-то было, однако они жили в разных городах, разница в возрасте была практически двукратная, а сказанные слова заставляли пересмотреть мнение о том, что Анатолий вменяем. Я сделал пометку поднять архивы подобных расстройств психики, поскольку не мог сразу вспомнить хотя бы название. В этом Фадеев был прав – я начал терять хватку и забывать те вещи, которые дали работу и зарплату.

– Анатолий Викторович, что вы имеете в виду?

– Ну вы же записали, что нужно изучить примеры по типу моего в психиатрии, ведь так? Изучите. Особенно внимательно на буквы "м" и "э". Я только уточню один момент. Если к нашей следующей встрече вы не пригласите сюда кого-то, кто может повлиять на решение о моей казни, погибнет один заключённый.

***

– Геннадий Илларионович, я не понимаю, – несмотря на то, что начальник тюрьмы точно не мог помочь, я решил поговорить именно с ним.

Я не испытывал каких-то теплых чувств к своему руководителю, даже нельзя сказать, что уважал его больше, чем своих преподавателей в университете. Однако этот мужчина знал свое дело и знал, куда ему не стоит лезть. О субординации я тоже знал, но сталкиваться слишком часто нам не приходилось все эти годы, хоть мы и были друг у друга на виду. Даже странно, что он смог за все время нашей совместной работы сложить обо мне впечатление – поначалу я думал, что его интерес закончится сразу же, как только я закрою потребность тюрьмы в штатном психологе.

– Ну не просто же так он тебе сказал про эти буквы, да? – Геннадий Илларионович имел отличную память. Что не получалось запомнить, он записывал, однако здесь не стал обращаться к своему блокноту – видимо, история с заключенными затронула его личные интересы. Впрочем, не удивительно – после стольких лет бесперебойной работы “Белой Ночи” появились первые колебания.

– Да. Вначале я подумал о маниакально-депрессивном психозе, даже начал думать, что речь о циркулярном типе…

– Антон, – тихо, но настойчиво перебил начальник.

– Да?

– Ты когда-нибудь слышал об указе президента за номером 1433 от 16 ноября 2010 года?

– Не думаю, – определенно нужно поспать, а то смысл вопроса неуловимо ускользал: – Нет, не слышал.

– Зря, зря. Так вот и я не слышал этих ваших мозгоправных штучек. Давай без энтузиазма, но доступным языком.