К утру княгине стало хуже, сердце, так много перенесшее за ее долгую жизнь, отказывалось быстро гнать кровь по дряхлеющему телу. Холодели руки и ноги, плохо слушался язык. Собрав последние силы, она снова позвала сына и попросила прогнать всех. Хотелось отдать последние распоряжения.
Святослав слегка нахмурился, он понимал, о чем станет говорить мать. Она христианка, хотя много лет уже никому того не показывает. Иногда он и сам думал, как станет хоронить ее после смерти, но гнал эти мысли не только потому, что совсем не желал смерти матери, а потому, что сам был язычником.
Сын не ошибся, Ольга действительно заговорила о своих похоронах. Она отлично понимала, что одно дело молиться перед иконой Божьей Матери у себя в ложнице, как она делала много лет, и совсем другое похоронить умершую княгиню по всем законам христианства, что надо бы сделать ее сыну Святославу. Если и были размолвки между матерью и сыном, то только по двум вопросам – сын не желал принимать новую веру и не желал жить в Киеве. Про веру даже запретил заводить с ним разговор, как же теперь Святославу соблюсти обряды?
И княгиня тихо попросила только одного – не совершать над ней никаких языческих ритуалов, не насыпать кургана, не справлять тризны. Святослав помотал головой:
– Но я не стану петь над тобой ваших христианских песен.
Ольга чуть улыбнулась:
– Я не прошу о том. Все, что нужно, тихо сделает мой священник, только не хорони меня по славянскому обряду, не сжигай, прошу тебя.
Она смотрела на своего сына и любовалась им. Святослав сделал то, что не смогли до него ни отец, ни князь Олег, он уничтожил наконец-то проклятую Хазарию! Правда, надо признать, что облегчения Руси это не принесло, вместо хазар появились новые набежники – печенеги. Разгонит этих, придут другие, испокон века трепали южные земли русичей степняки и, видно, всегда будут. Может, потому и старается сесть со своим градом ближе к устью Днепра Святослав, чтобы оттуда грозить и степнякам, и тем же грекам? Только кто останется в Киеве? Зачем же она собирала и крепила все эти земли, зачем ставила погосты на Новгородской земле, для чего укрепляла власть у древлян и кривичей, да и у других тоже? Уйдет князь из Киева, и разбегутся снова славянские племена, пока их держит княжья власть. Для кого тогда станет защищать торговые пути князь Святослав? Сам князь, если спрашивала, не мог ответить, отговаривался, что оставит Киев и древлян сыновьям. Но Ярополк еще мал, Олег тем более. А она долго не проживет.
Горько княгине было сознавать, что нет у ее сына настоящего наследника, какого можно было бы посадить вместо себя на княжий стол в Киеве, который бы взял власть в руки крепко, пока отец будет воевать Дунай. Пока она могла, держала, а теперь что? И оставаться Святославу в Киеве тоже нельзя, все завоеванное вмиг отберут, как поймут, что князь из Киева ни ногой.
В самом городе неспокойно, язычники немало воюют с христианами. Права ли была тогда она, когда поддержала новую веру, не поторопилась ли? И крестить Русь не смогла, и семена новой веры уже посеяла, теперь ни назад нельзя, ни вперед тоже. Неспокойную страну оставляет сыну, много лет старалась править в Киеве за него, от хозяйских дел оберегала, чтоб своими занимался. Хорошо ли это? Теперь вот как ее не станет, хозяйством некому заниматься, а сын к походам привык, ему в Киеве не усидеть. Да и не очень любят воинственного князя в стольном граде, что давно привык мирно жить. Когда вдруг осадили Киев печенеги, можно бы и самим справиться, но, если бы не подоспел князь Святослав, Претич с набежниками не справился бы.
Все чаще, слабея, Ольга задумывалась, правильно ли поступила, поделив власть между собой и сыном. Теперь он может завоевывать, но не умеет править. Хотела как лучше, помогала, брала на себя, обустраивала, крепила, копила. Кто подхватит все это?
Может, прав был князь Олег, что всем занимался сам? Но тоже оставил Игоря беспомощным, тому тяжело пришлось. Как же лучше, как сделать так, чтобы наследник приходил к власти мудрым и умелым? Глядя на других, не научишься, но Святослав никогда не хотел учиться управлять, он только воевал.
Горькие думы не давали уснуть, а бессонница забирала последние силы княгини. Она позвала священника. Уже давно не было на свете Григория, не выдержал он киевских тягот и страстей, на его месте был Ипатий, теперь вот Филимон. Новый наставник мало что знал об Ольгиных чаяньях и даже не слишком сведущ был в делах. Филимон явился в ложницу княгини с большим Евангелием, желая напутствовать Ольгу, но она жестом показала, чтоб отложил святую книгу и просто сел недалече.