Я — легионер, или Восемь лет в европейском футболе

Как вы уже знаете, в действительности все оказалось иначе. Поначалу я пытался утешить себя: мол, они просто ошиблись, перепутали время, вот сейчас двери откроются, они ворвутся всей толпой и набросятся на меня с бесконечными вопросами. А к вопросам, надо заметить, я был уже готов, ибо еще в самолете придумывал всевозможные ловкие и остроумные ответы, которые, по моим соображениям, должны были привести в восторг сперва журналистов, а затем болельщиков.

Но время шло, никто так и не появлялся, и меня постепенно начало охватывать отчаяние. Периодические звонки в Москву ни к чему не привели: «Спартак» всем составом уехал, а тот, кто остался в клубе, вообще никак не мог взять в толк, кто я такой и что мне от него надо.

Потом я проголодался. Деньги у меня вообще-то были — доллары. Видимо, их нужно было где-то обменять на лиры, но такую сложную комбинацию я в своем тогдашнем состоянии провернуть не мог. Пошел сразу к бару. Сперва обрадовался, увидев гору всевозможных сандвичей и салатов. Потом взглянул на бармена и… пыл мой поутих. Как я буду с ним объясняться? Тыкать пальцем в бутерброд через стекло? Неудобно как-то… Растерявшись, я вернулся на ставшее за три часа родным кресло. Есть захотелось еще больше. И тут с замиранием сердца я увидел, как ко мне приближается полицейский…

Не знаю, почему он принял меня за Алейникова. Может, и вправду у нас с Сергеем есть что-то общее, а может, все мы, советские футболисты, в глазах иностранцев на одно лицо. Так или иначе, я был счастлив. Счастлив тем, что во мне увидели футболиста, а не террориста; счастлив тем, что могу наконец с кем-то поговорить… ну, если и не поговорить, так хотя бы помычать с использованием нескольких знакомых мне слов. «Ноу, ноу, Шалимов, Фоджа, футбол», — затараторил я и, судя по всему, сумел донести до собеседника свою мысль. Он начал куда-то звонить по телефону, и вскоре моя проблема была решена.

Оказалось, президент моего нового клуба Паскуале Казилло в тот день был в Риме и как раз должен был улетать в Фоджу. Меня на такси привезли в его римский офис, где я еще часа два должен был ждать, пока он освободится. Первое, что он сказал мне при встрече, — это то, что никто в клубе понятия не имел о моем приезде, поскольку из Москвы ничего не сообщили. Но об этом я к тому моменту и сам успел догадаться. У меня уже не было ни сил, ни желания переживать по этому поводу. Единственное, чего мне хотелось, причем хотелось ужасно, — это есть. К счастью, эту проблему вскоре тоже удалось решить. И вот, наконец, мы сели в маленький частный самолет президента и отправились в Фоджу. Так закончилось мое весьма продолжительное путешествие к месту назначения. Месту, которому предстояло стать моим новым домом.

* * *

Возможно, история моего приезда в Италию и приключения одинокого россиянина в римском аэропорту покажутся вам менее удивительными, если вы узнаете о том, как я готовил собственный отъезд из Москвы. Этим сложным делом я занимался самостоятельно, без чьей-либо помощи, и мог рассчитывать только на себя и свою удачу.

В один прекрасный (действительно прекрасный для любого футболиста) день Николай Петрович Старостин, некогда легендарный игрок, стоявший у истоков «Спартака», а в мое время — безгранично уважаемый всеми президент клуба, сказал, что мною интересуется одна итальянская команда и предложил встретиться с ее представителями. И вот я (один, совсем один!) отправился в гостиницу «Международная», где находился офис президента «Фоджи». Синьор Казилло имел деловые интересы в нашей стране и потому обосновался в Центре международной торговли на Краснопресненской набережной. В его офисе мне пришлось потом побывать раз двадцать, вести переговоры с вице-президентом и другими членами руководства клуба.

Как я теперь понимаю, это было лишь одно название — «переговоры». С одной стороны — группа серьезных итальянских бизнесменов, с другой — молодой, ничего толком не понимающий футболист. Общаться нам помогал переводчик, приглашенный «Фоджей». Он доносил до меня содержание множества разложенных передо мной документов, составленных, понятное дело, на итальянском языке, переводил мне предложения и обещания моих будущих хозяев. И, опираясь лишь на его слова, я подписывал документы, и которых шла речь о четырех годах моей жизни — возможно, лучших годах футбольной карьеры.