Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Ася теперь была ЧСИР – “член семьи изменника Родины”. Она могла погубить себя, Юру, еще не родившегося Володю, поставить под страшный удар родных и близких. Ведь уже были арестованы и брат Марк, и его жена Галина. Но Ася не могла предать людей, которым верила и которые были невиновны.

Двенадцатого июня 1937 года, когда газеты и радио бурно обсуждали расстрел “за измену Родине” Тухачевского, Якира, Егорова и других военачальников, она встретилась с Мишей.

После разговора Миша пишет ей:

О старом больше ни слова. Многого оно нам стоило, страшно многого. Я буду верить, что все оно в прошлом… Ты часто не давала себе труда заглядывать в завтрашний день, и он – этот завтрашний день – беспощадно, жестоко мстит за это. Он отнял у тебя принадлежность к партии, которой (вместе с комсомолом) ты отдала почти всю свою сознательную жизнь. Он отнял у тебя уважение и дружбу огромного числа людей. Он заставил тебя страдать так, как не доводилось (и пусть не доведется) тебе никогда в твоей жизни.

Ася отвечает:

Я все еще нахожусь под впечатлением двенадцатого. Дело в том, что ты меня убеждаешь в таких вещах, которые я и сама прекрасно понимаю. Дело в том, что ты, Миша, и окружающие тебя люди переживали все эти события иначе, чем я. Как ты не почувствовал, что я отнеслась к этим событиям значительно острее, чем многие люди, переживания которых ты противопоставляешь моим. Миша, пойми, что я просто очень сильно и глубоко устала. Я не хочу, чтобы требования твои ко мне снижались, я знаю, что ты много требуешь и будешь требовать. Я знаю, что я могу много, но почему твои требования – в форме одних стыдных для меня ультиматумов. Миша, мне очень неприятно обо всем этом писать. Я хочу, чтобы ты сам все понял.

Обоих можно понять: с одной стороны – Миша, полностью впитавший дух и идеи того времени, “настоящий советский человек” с сильным мужским характером, убежденный в своей правоте. С другой – Ася, тоже, вне всякого сомнения, во многом верная тем же идеям, но сомневающаяся – она слишком хорошо знала Артура и его товарищей и продолжала верить им. Тем временем она по-прежнему жила в “Люксе” с Юрой и тетей Пашей – во флигеле, куда ее переселили после ареста Артура.

Сегодня меня вызвал управдом и очень грозно предложил переехать. Я отказалась, он сказал, что все равно выселит. Теперь не знаю, что делать – вступать ли в волокиту, но если дело обречено на неудачу – тяжело. Хочу зайти к юристу. Вот и все.

Как и во всех сложных ситуациях, помог Миша – нашли комнату в большой коммунальной квартире двухэтажного деревянного дома в Мининском переулке Лефортова. Переулок был тихий, недалеко Немецкое кладбище, речка Синичка, но вокруг – много промышленных предприятий. При входе в квартиру, со стороны внутреннего двора, сразу за дверью, была общая кухня, а первая дверь налево из нее вела в комнату Аси с окнами, выходившими во двор. Во дворе стояли сараи для всех жильцов. Замыкала двор конюшня. За конюшней, через двор на улицу, – четырехэтажное здание школы, построенной в 1936 году по типовому проекту.

Из “Люкса” перевезли кое-какие вещи: радиоприемник, фотоаппарат, Юрины игрушки, Асину одежду, Пашин сундук с иконой. Нина Лесина, подруга Аси по институту и по всей дальнейшей жизни, вспоминает: