Я люблю тебя, Калькутта!

В других комнатах выставлены документы, рукописи, письма, военная форма Боса, в отдельной витрине — самурайский меч. На стендах много фотографий: детские, юношеские, 20—30-х годов, передающие накаленную атмосферу «второго города Империи». Фото, сделанные в Бирме: Бос, верховный командующий ИНА, обходит строй, рассматривает карты. А вот Германия: Бос пожимает руку Гитлеру (эпизод, с почтением воспроизведенный в детском комиксе, посвященном жизни национального героя), у самолета — с Герингом, рядом с Риббентропом… Смотреть на них неприятно, но, как говорится, из песни слова не выкинешь. И наше тотальное игнорирование имени Боса вместо вдумчивого анализа его деятельности, ее светлых и темных сторон, унижает прежде всего нас самих.

Странно, при всем обожании Боса музей его был совершенно пуст…

Вот как далеко завел меня скромный детский рисунок с немецкими танками…

6 ноября.

На днях босоногий мальчишка принес письмо, напечатанное на слепой английской машинке. Там говорилось, что жители деревни Данкуни приглашают советских друзей на мероприятие под названием: «Ленин-пуджа». Ехать вызвался только я.

Данкуни оказалась небольшим поселком, уже не похожим на деревню, в округе Хугли, в 60 километрах к северо-западу от Калькутты, с населением около двух тысяч человек. Местная молодежная организация «Данкуни Нетаджи Сангха», где верховодят коммунисты (обе партии), решила устроить к 57-й годовщине Октябрьской революции праздник, посвященный Ленину. Для простого бенгальца любой праздник — пуджа.

Я впервые ехал по этой дороге и увидел наконец знаменитые болота Бенгалии — они Километрами тянулись с обеих сторон шоссе. Вода в них была стоячая, черная, жирно блестела (как у Багрицкого: «А под кувшинками, в жидком сале черные сомы луну сосали»). Кувшинок, правда, не было, только какой-то страшный, высохший тростник, а кто жил там, в глубине, не хотелось и думать. Зато стало ясно, откуда летят в Калькутту легионы злющих москитов, отравляющих нам жизнь.

На большой поляне стоял пандал со статуей Дурги, поражавшей почему-то не буйвола, как обычно, а слона. Оказалось, что здесь идет какая-то своя, очень местная пуджа. А по периметру лужайки были натянуты некие веревочки, и на них нацеплены самодельные картины. В углу лужайки — деревянный помост для президиума, а вокруг разместилось все население Данкуни. Конечно, никаких стульев не было, все сидели на циновках, бесчисленная детвора — в первых рядах. На крестьян публика не была похожа, потом я узнал, что в основном здесь живут рабочие калькуттских фабрик, ездящие по утрам в город на работу. Все — в национальной бенгальской одежде — дхоти и белоснежных длинных рубахах. Подойдет такой дядя, поклонится богине, прошепчет краткую молитву и — к нам.

Темнело очень быстро. Я попросил натянуть между столбами простыню и дать ток для слайд-проектора, который таскаю с собой в портфеле на все митинги. Пока тянули провода, стало совсем темно, а потом оказалось, что света-то и нет — и здесь лоуд-шеддинг!

Выставку, в качестве главного гостя, я открывал в кромешной тьме, при свете «летучих мышей» — разрезал ленточку, говорил о Ленине. Потом мне вручили большой фонарь, и начался осмотр выставки. Местный художник грубовато, но старательно скопировал черной тушью популярные картины и фотографии из наших издании. Странно и трогательно было видеть здесь, в бенгальской деревушке, под южными синими звездами знакомые с детства сюжеты: Ленин и Крупская в Шушенском, V съезд, партии, Ленин у пути-ловцев, Ленни в Разливе, Смольный в ночь Революции, провозглашение Советской власти, Ленин в Горках, Колонный зал в январе 1924 года… Портрет Ленина на трибуне, украшенный гирляндой цветов, стоял около помоста, где размещался президиум.

Была в рисунках одна особенность: местный художник постарался максимально приблизить к Индии события, происходившие более полувека назад в далекой стране. И с наивной простотой он одел Дзержинского вместо кителя в сюртук калькуттского клерка, Калинина — в соломенную шляпу индийского крестьянина. Но серп и молот были те же, что и сегодня на знаменах компартии (параллельной).

При переходе от картины к картине два музыканта, неотступно следовавшие за нами, дули пронзительно в трубы, а еще один бил в барабан. Дали наконец свет, и я смог показать слайды «Мавзолей и Красная площадь», «Ульяновск», «Ленин в искусстве». Накал был слабый, но смотрели увлеченно. Потом подали бедное трогательное угощение — с а моем (пирожки со жгучей начинкой) на банановых листах. В заключение был концерт, пели песни революционные, народные и, конечно, Тагора. В небольшом ларьке продавали коммунистические издания. Я купил на память несколько тоненьких, карманного формата брошюрок на дешевой бумаге на бенгали и ория. Мне перевели названия. Это оказались работы Ленина и Сталина периода русской революции 1905–1907 годов, и подбор был знаменательный: о крестьянском вопросе, о земле, о национальном вопросе, о союзниках в революции…