Я, Люцифер

«Послушай, Люцифер, я должна, — говаривала моя тетушка вздыхая, — должна сделать хотя бы по­пытку предостеречь тебя».

♦

Называние животных поистине стало кульминацией в карьере Адама. Хотя это занимало немного време­ни, как вы можете себе представить, он трудился, трудился не покладая рук. Он ведь был работягой. Впрочем, в хорошем расположении духа ему удава­лось создавать буквально из ничего потрясающие экземпляры. Утконос, к примеру. Игуана. Крыса. Полевка. Страус.

Он не знал, что я тоже был там. Среди всех даров Создателя не было экстрасенсорного восприятия. Из-за этого или из-за того, что Бог воздвиг между нами стену, во многих случаях Адам не слышал меня, когда я пытался добраться до него с помощью своего сознания. Если же я делал это, используя гортань различных животных, выходило лишь то, что можно было ожидать: хрюканье, писк, лай и щебет. Так ведь можно и со скуки помереть. Далее предварительный счет в уме (мы увязли где-то на конце хвоста Хондрихтиеза) показал, что на все это уйдет некоторое время. Единственной интересной новостью стало появление странного и застенчиво красивого дерев­ца в центре сада, скромный экземпляр — конечно, без девичьей красы березы или мелодрамы плакучей ивы, — но с видом, обещающим прекрасное плодоно­шение в виде сочных плодов...

В «Сотворении Адама Элогимом» Блейка⁴⁴ есть лишь одна стоящая деталь. Благодаря фельдмановским глазам и отвлеченному взгляду читающего по Брайлю, Бог выглядит так, будто знает, что все за­кончится слезами. Конечно, он знает об этом. И знал. Блейку удалось частично воплотить это в своем образе — в его склонности к противоположностям: «Без противоположности нет движения вперед...» Гибкая фраза. (В редкие моменты экзис­тенциальных сомнений она особенно полезна.) В применении к образу Адама, написанному Элоги­мом на ощупь и близоруко, противоречие, приходя­щее в голову первым, — отвратительная привычка Бога сталкивать друг с другом свободу воли и детер­минизм. «Не ешь плод, который ты вот-вот съешь, ладно? Не ешь плод, который ты все равно уже съел!» Чем стал бы рай, если бы Бог не упражнялся в божественной амбивалентности? Еще одно очко в мою пользу — история вряд ли с этим поспорит: я, по крайней мере, последователен...

Когда я вижу, как дети с замедленным развитием (а это уже дела Господни, не мои), гукая, с удовольст­вием укладывают себе волосы собственным вонючим дерьмом, я сразу вспоминаю Адама в добрачный пе­риод его жизни. Я знаю, он ваш прадед в энном поколении и все такое, но боюсь, он был тем еще при­дурком. Он разгуливал по Эдему с блаженной улыбкой на лице, довольный Всем, так незаслуженно прирав­ненным к Ничему, полный такого упоения от легко­мысленного счастья, что его голова, возможно, была совершенно пуста от каких-либо мыслей. Он собирал цветочки. Он плескался в воде. Он слушал пение птичек. Он валялся в сочной траве, словно ребенок па коврике из овчины. Он спал ночью, раскинув чле­ны, и в голове его не появлялись сны. Когда светило солнце, он ликовал. Когда шел дождь, он ликовал. Когда не светило солнце и не шел дождь, он ликовал. Он был просто гедонистом, этот Адам. До тех пор, пока не появилась Ева.

А теперь, хотя это будет нелегко, боюсь, вам при­дется позабыть историю о том, как Адаму стало оди­ноко и он попросил у Бога помощника, и Бог усыпил Адама и из ребра его создал Еву. Вам придется забыть об этом по одной простой причине (что ж, радуйтесь, девушки!): она лишь сбивает с толку. Дело в том, что Еву Бог уже создал, — пожалуй, раньше, чем Адама, — и жила она сама по себе в другой части сада, не по­дозревая о существовании своего будущего супруга. Он, впрочем, тоже пребывал в неведении. Для вас Эдем — некое подобие городского сада в старой доб­рой Англии, который нужно слегка постричь. Но Эдем был охрененно огромен. И держать мужчину и женщину на расстоянии не представляло большой трудности, и этого-то сперва — «да не кривите душой вашей» и пр. — Старик и хотел.

Первое, что нужно сказать о Еве, то, что она — улучшенный вариант Адама или Адам — совершенно испорченный вариант Евы. (Возьмите, к примеру, яички. Два концентрированных ядра полной уязви­мости. И где же? Между ног. О себе молчу.) Но я не говорю только о сиськах и заднице, хотя сии ново­введения воодушевляют, — уверен, вы с этим соглас­ны. У нее было то, чего не было у Адама, — любопыт­ство, первый шаг к росту. Если бы не Ева, Адам сидел бы у заводи, обманутый своим собственным отражением, ковырялся бы в носу и почесывал голову. Еве, уединившейся в своей части сада, было совершенно все равно, как называть животных. Но зато она узна­ла, как доить некоторых из них и как вкусней приго­товить яйца других. Она была не в восторге от проливных дождей и построила укрытие из бамбука и листьев банана. Она удалялась туда, когда разверза­лись хляби небесные, предварительно выставив на­ружу скорлупу кокосовых орехов для сбора дождевой воды, чтобы не тащиться каждый раз к ручью, когда хочется пить. Не удивляйтесь, но она далее приручи­ла котенка и назвала его Дымкой.