Я медленно открыла эту дверь

Кандель[3] как-то мне сказал, что Милка самая потрясающая женщина, которую он встречал. Неудивительно: с самого рождения все вокруг обожали Милку. Я не была исключением, мне нравилось в ней абсолютно всё. Понимая мою страсть, на Новый год или Восьмое марта взрослые вручали купленные для меня подарки Милке, поскольку знали, что я непременно закачу истерику и потребую то, что подарили ей.

В пятнадцать лет я начала курить. Разумеется, из-за Милки. К ней всегда приходила куча народа. Пел Окуджава, поэты читали стихи. Мне было дико интересно, я стремилась быть в курсе происходящего, но меня, малолетку, прогоняли. Стараясь обратить на себя внимание, я стала стрелять у Милкиных гостей сигареты. Увидев это, тетя Эмма подозвала меня и сказала: «Ирочка, ты куришь, что очень нехорошо, но курить надо свои. Возьми денег и купи себе сигарет».

Милка принадлежала к тому поколению новой советской номенклатуры, которая пыталась очеловечить советскую культуру. Мне хватило привитой в детстве независимости. Мне 16 лет. Я звоню тете Эмме и говорю, что вышла замуж за Мишу Гробмана. Тетя Эмма берет с собой тетю Ирину, и они приезжают к нам в Текстильщики, где мы жили у Миши.

– Мы думали, это начало большого пути, но он один хуже наших пятерых, – сказала тетя Эмма, прощаясь.

В конце жизни, оставшись одна, разогнав всех мужиков, как и полагалось у Голубкиных («Муж – это еще полставки»), окруженная любовью детей, внуков и друзей, ставшая центром семьи, Милка начала очень много читать и говорить со мной о своем любимом Пушкине. Наши пути разошлись, но письма, звонки, встречи не прекращались – она приезжала ко мне в Израиль, в Москве я останавливалась у нее. Наши редкие встречи и постоянные телефонные разговоры невероятно сблизили нас, и мы стали абсолютно близкими людьми.

Сейчас мне страшно приезжать в Москву, в которой уже нет Милки.

Павел Финн

Кинодраматург, автор сценариев фильмов «Всадник без головы», «Объяснение в любви», «26 дней из жизни Достоевского», «Леди Макбет Мценского уезда» и многих других.

Когда это было – в первый раз?

Как в тумане… 57-й год, только что поступил во ВГИК, третий – наш, сценарный – этаж, коридор перед деканатом. И три очень молодые веселые женщины. Мне кто-то говорит:

– Дипломницы…

Кто, какие две, не помню, а Милу помню. Может быть, даже не ее всю, а эту ее улыбку.

Как со знаменитым Чеширским котом – такая прелесть! – его самого уже нет, а улыбка осталась, парит в воздухе.

Ее улыбка. В воздухе – памяти, дружбы, – которым пока еще дышу.

Такая славная, такая запоминающаяся улыбка, такая…

Тут бы, конечно, и написать, поддавшись игре слов, – милая. Мила – милая. Но нет – память – живая, даже зрительная – поправляет. Улыбка была иная – добрая, умная. И печальная. Почему?

В разных встречах, в разные годы – разная Мила.

Гостеприимной хозяйкой в той старой – путаной – квартире на Зубовском бульваре, где в одно время собирались часто, любили к ней приходить.

Веселая, смешливая, любопытная – во всяких наших компаниях. С Юрой Клепиковым, с Наташей Рязанцевой, с Ильей Авербахом, с Ритой Сендерович, с Максудом Ибрагимбековым и его женой Аней…

Доброжелательная, умная, опытная – за редакторским столом – помощница и советчица. Нестрогая, но серьезная, твердая – начальница. Сценарная студия, Сценарные курсы, куда пришла – не без моего тайного содействия – на два года позже меня. И в конце девяностых стала их спасительницей, сохранительницей.

И как же просил, уговаривал – в начале двухтысячных – не уходить, не бросать нас. Но была непреклонна. Считала, видимо, что ее миссия выполнена.

Теперь о роли личности в истории. В истории нашего – советского – кино. Сложной и очень драматической. Знаю, к счастью, две прекрасные личности, сыгравшие свои роли в этой истории. И на мой взгляд – роли первого плана.

Мила Голубкина в Москве и Фрижа Гукасян в Ленинграде. Они, кстати, и приятельницами были. Наверное, еще со ВГИКа.

Совсем разные характеры, но сходились в одном – обе были собирательницы.

Где бы ни работали – Фрижа, правда, всю жизнь на «Ленфильме», а Мила и на «Мосфильме», и на студии Горького и т. д., – возле них всегда образовывался свой круг. И – посмотрите по фильмографиям – это были те, кто делал самое талантливое и лучшее для того времени кино. А время было – ох какое!

Знаете, что такое быть редактором в советском кино и при этом сохранять порядочность, честность, справедливость, сочувствие?

Их было, увы, немного, буквально раз-два и обчелся, – посредники между «нами» и «ими», тактики и стратеги, осторожные и смелые, шедшие впереди нас в кабинеты Госкино.

Слава им!

Есть стереотип, которого придерживаются почти все интервьюеры, дотошные создатели телевизионных и журнальных портретов известных людей. Обязательно попросят:

– Какое-нибудь событие или интересный случай из ваших отношений.