«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым

— Вот об этом я его потом спрашивала. Да, говорит, почувствовал симпатию. Возможно, доверие. Но он не как я, сломя голову, принял решение. Советовался со своими друзьями-врачами. Тогда был жив очень близкий друг Примакова академик Владимир Иванович Бураковский. С ним разговаривал, еще с одним академиком — Арменом Бунатяном, он анестезиолог-реаниматолог. С Давидом Иосифовичем Иоселиани, ныне главным кардиологом Москвы, директором Центра интервенционной кардиоангиологии. Теперь это и мой близкий друг.

Две кандидатуры отвергли: санитарного врача (из врачебного резерва для таких случаев) и реаниматолога. Бураковский пошутил: «Тебя реанимировать рано. Нужен хороший терапевт». И тут Примакова осенило: хороший терапевт был в «Барвихе». Позвонил. И я стала как бы его тенью. Наподобие охраны. Только у охраны посменная работа, а врач должен двадцать четыре часа в сутки, в любое время дня и ночи быть наготове. (Пауза.)

— Ну и?

— Да, собственно, и все. (Смеется.)

— А потом?

— Вас интересует, как начался роман? Как-то исподволь начался… К тому времени в моей личной жизни уже была трещина. Брак тихо умирал. Поженились мы по любви. Но оказались очень разными — по характеру, по темпераменту. Он — хороший человек и, надеюсь, более счастлив в своем втором браке, чем со мной. Скандалы мы не устраивали, щадили ребенка. Жили как два чужих человека — каждый своей жизнью. Он на дежурстве, я — дома; я на дежурстве, он — дома.

А буквально через месяц после того, как меня перевели к Примакову личным врачом, состоялась поездка делегации Верховного Совета СССР по нескольким штатам Америки. В группе были Собчак, академик Яблоков, известная скрипачка Лиана Исакадзе и другие совершенно нестандартные люди.

Евгений Максимович в моей медицинской помощи не нуждался, так что я не ощущала себя врачом в командировке. Фактически оказалась завороженным зрителем и впервые взглянула на Примакова глазами женщины. Он блестяще выступал, особенно когда был в настроении. Зажигался, говорил азартно, остроумно. Меня приводило в восхищение то, что восторгало и американцев: они, наверное, впервые открыли, что советский партийный деятель может быть свободен, рас крепощен, великолепно образован, убедителен.

— Помните, в «Мастере и Маргарите» героиня начинает кокетничать с Азазелло после того, как он, отвернувшись, метко простреливает семерку пик? «У нее была страсть ко всем людям, которые делают что-либо первоклассно», — пишет Булгаков. У вас — тоже?

— Немножко по-другому. Меня в первую очередь покоряет ум. Какой бы мужчина ни был замечательный, если он не умен — это все. В Америке же в нашей делегации Примаков, безусловно, был самой яркой личностью.

— А Собчак?

— Нет. Дай бог памяти ему. Совсем нет. Очень своеобразный человек, ясный ум, но — самолюбование… У нас есть выражение (и в моей родительской семье так говорили, и в семье Евгения Максимовича): человек не моей группы крови. Вот Собчак — не моей группы крови человек. А Примаков — моей. И даже (смеется) моего резус-фактора.

— Когда Евгений Максимович написал вам эти стихи:

Доктор, как хорошо, что вы рядом,

Дело даже не в медицине,Может, важнее на целый порядокТо, что глаза у вас синие-синие?

— Это был — сейчас напрягусь — 1991-й. Второй год нашего знакомства. Египет. Каир. Вечером в гостинице Примаков собирал почти всю команду — помощников, офицеров охраны, врача… Что-то вроде подведения итогов дня. Обычно все заканчивалось чаепитием. И вот в одну из таких расслабленных посиделок Евгений Максимович говорит: «По-моему, я написал замечательное стихотворение. Позвольте, прочту?» И при всех читает эти строки. Я была ошеломлена, смущена — не знаю, как поточнее сформулировать свои ощущения. Но, поверите, совсем не восприняла это как объяснение в любви. Во-первых, потому, что прочитано при всех, а во-вторых, что бы ни происходило в наших душах, никаких слов на этот счет ни разу не было сказано.

— И никаких намеков?

— Нет, нет.

— Галантных приглашений? Например, в театр?

— Что вы?! Сохрани и помилуй. Не знаю, приходило ли ему это в голову, но я бы отказалась. Нет, нет и нет. — Но Евгений Максимович ведь не случайно прочитал стихотворение на людях?

— Думаю, да. Тет-а-тет ему было бы более напряженно. Точно выглядело бы объяснением.

— А все-таки сказать что-то хотел…