«…Я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно»: Письма Д.И. Кленовского В.Ф. Маркову (1952-1962)

Я рассказываю обо всем этом только потому, что вижу во всех этих фактах довольно любопытный пример своеобразной творческой «смерти» и «воскресения» в условиях нашей современности, относись я «там» к смыслу всякого искусства так, как отношусь сейчас, — возможно, этой «смерти» вообще не было бы. Я знал в России незаурядных поэтов, которые, несмотря на полную невозможность напечатать что-либо из ими написанного, продолжали писать тайно (что называется: «в стол»), никому даже ничего не показывая. Какие мысли, какая вера руководили ими? Не знаю… Но если такие люди были «там», в обстановке совершенно подавляющей обреченности, можно ли отчаиваться здесь — где, помимо всех эзотерических соображений, тщета искусства все же не ощущается так остро, где есть и аудитория, и возможность печататься?

Как видите, в своих объяснениях мне пришлось, так сказать, залезть в антропософские «дебри». Не примите это за попытку Вас распропагандировать! Просто я не могу объяснить Вам мою точку зрения как-нибудь иначе!

Что Вы сейчас «молчите» — совсем не страшно! Сужу по себе: я «молчал» 30 лет. И мне представляется, что я от этого более приобрел, чем потерял. Вы еще молоды, и более чем вероятно, что Вы после некоторого внутреннего кризиса опять возьметесь за стихи, и притом успешнее, чем если бы такого кризиса не было. У подлинного поэта (а Вы как раз принадлежите к таковым) молчание — отнюдь не потерянное время, а период творческого накопления и становления.

Вы интересуетесь моим мнением о статье Адамовича?[46] Можно по-разному относиться к этому последнему, но как-никак он — «генерал» от эмигрантской критики, мнение его (нередко спорное) имеет вес, он создает репутацию поэтам, и все они с замиранием сердца смотрят ему в рот (мне рассказывали, что Иг<орь> Чиннов считал для себя мнение Адамовича вроде того что вопросом жизни или смерти). Вот почему положительный отзыв Адамовича всегда ценен.

Для меня лично отзыв обо мне в статье «Новые голоса»[47] явился большой неожиданностью. Дело в том, что мои литературные друзья меня всегда против Адамовича предостерегали. — Если А<дамович> о Вас когда-нибудь напишет, — предупреждал меня один из них, — он Вас не пощадит, ибо самый характер Ваших стихов ему глубоко чужд и даже враждебен. Получилось, однако, совсем иначе. Конечно, А<дамович> подошел ко мне с чисто формальной стороны, но, очевидно, таков вообще его подход к поэзии. Повторяю: столь благожелательного отзыва я от А<дамовича> не ожидал и был им приятно удивлен. Даже его оговорки настолько деликатны («изредка», «словно по рассеянности»), что почти не ощущаются как таковые. Он, кстати, ошибся: «Моя рука» и написана и напечатана не до, а после войны (в 1947). Насчет Тэффи А<дамович> вспоминает правильно. Она чрезвычайно любила мои стихи и на этой почве и произошло наше знакомство[48]. На своей подаренной мне книге она написала: «самому любимому поэту моих последних лет».

Конечно, обо всех «нас» А<дамович> написал слишком поверхностно и кратко, но это, пожалуй, к лучшему, ибо в длинных статьях А<дамович> обычно не только убегает от темы куда-то в сторону, но нередко, начав «за здравие», заканчивает «за упокой», и впечатление получается весьма двусмысленное. Такова была статья А<дамовича> о том самом Чиннове[49]

, о котором я упомянул выше. И все же с тех пор (что значит подпись «Адамович»!) Чиннов числится, так сказать, в полковниках от поэзии. После похвалы А<дамовича> никакой другой критик уже не укусит.

Желаю Вам от души здоровья, благополучья.

Сердечный привет супруге.

Искренне Ваш Д. Кленовский

8

28 июля <19>54

Глубокоуважаемый Владимир Федорович!

В этом «вне программы» посылаемом письме препровождаю относящуюся лично к Вам вырезку из «Русской мысли»[50]. Думаю, что она (если Вы ее еще не читали) Вас порадует, т. к. Ирина Одоевцева (жена Георгия Иванова) — талантливый поэт и мнение ее ценно (не судите о ней по приведенному в интервью неудачному ее стихотворению!). Я, во всяком случае, за Вас порадовался.