Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала

Чтобы возвратиться в Германию, нам, офицерам немецкого саперного отряда, пришлось проехать на лошадях от Багдада до Алеппо, 800–900 километров. Небольшая группа унтер-офицеров и солдаты передвигались в легких повозках. В середине ноября 1916 года мы добрались до Госполи. Я прибыл туда тяжело больным, теряя последние силы. Болезнь моя была загадочной: все время держалась высокая температура и мучили острые боли в низу живота. Чтобы быстрее попасть в Германию, я не стал лечиться, а воспользовался первым же балканским экспрессом и отправился дальше. То, что у меня была высокая температура, побудило проводника вагона высадить меня. Совершенно случайно это произошло в моем старом гарнизонном городе Ульме. На всякий случай меня сразу же доставили в созданный во время войны в новых бараках госпиталь для заразных больных на учебном плацу Фридрихсау, где в свое время я пролил немало пота. Врачи определили, что у меня тиф и малярия. Мне пришлось провести в этом госпитале почти шесть месяцев. От тифа и его непосредственных последствий меня вылечили сравнительно быстро, но приступы малярии все время повторялись.

Однако больше, чем тяжелое заболевание, меня волновали глубокие изменения, происшедшие в Германии после моего отъезда в Турцию, то есть с лета 1915 года. Затянувшаяся война, неописуемые страдания населения, скорбь из-за больших потерь на фронте и, что имело большое значение, обострение социальных противоречий: на одной стороне — спекулянты, наживавшиеся на войне и поэтому жившие в роскоши, на другой — масса населения, которая, тяжело работая, покорно несла на себе бремя войны. Все это погасило воодушевление, царившее в начале войны. Все слои населения, более или менее равно страдавшие от нужды и лишений, относились к войне одинаково: они хотели мира. Рабочие, нередко проявлявшие свое недовольство в крупных стачках, все настойчивее выдвигали требование устранить причину всяких бедствий — кончить войну. Однако в слоях среднего сословия многие полагались на верховное политическое и прежде всего военное руководство и еще верили в конечную победу. Все надежды они возлагали на «нашу славную храбрую армию», особенно на «героев Танненберга» — Гинденбурга и Людендорфа.

Моя мать, навещавшая меня в госпитале, казалась очень озабоченной. Она осторожно намекала на все усиливающееся недовольство баварского сельского населения и на рост нуждаемости в городах. Когда мне стало лучше, пришел и отец. Он был откровеннее. Переносить войну становилось все труднее. В Баварии, особенно в его избирательном округе, были деревни, насчитывавшие 300–400 жителей, из числа которых уже погибли до двадцати и более человек. В деревнях не хватало рабочей силы, чтобы вовремя убрать урожай. В результате недостаток продовольствия усугублялся еще больше. Между баварцами и пруссаками возникли серьезные расхождения, так как баварцам приходилось отдавать слишком много продовольствия для Северной Германии. Кроме того, баварцы и пруссаки спорили между собой из-за дележа Эльзас-Лотарингии. Причиной этих трений являлась будто бы баварская королева, по происхождению австрийская эрцгерцогиня, страдавшая, видимо, манией величия. Правительству следовало бы также сделать заявление о будущем Бельгии, так как иначе, как показывают ответы наших противников на мирное предложение Германии и ее союзников в начале декабря 1916 года, не дождешься мира. И уж совершенно непонятно, зачем понадобилось осенью 1916 года провозглашение Польского королевства, скроенного из захваченных русских территорий. Сильно волнуясь, отец еще долго говорил о несправедливом распределении продуктов и предоставлении отпусков солдатам, о неправильных отсрочках от призыва в армию и о разных других явлениях, которые раздражают людей и на которые ему часто жалуются как депутату ландтага. Главной темой всех разговоров, которые я вел в госпитале с офицерами, солдатами и посетителями, были нужда и лишения населения.

Напряженность внутренней жизни Германии усилилась еще более после пасхального манифеста кайзера от 7 апреля 1917 года. В нем кайзер обещал отменить после войны трехклассное избирательное право в Пруссии, основывавшееся на размерах обложения налогом и потому предоставлявшее преимущества тем прусским гражданам, которые платили более высокие налоги, то есть имели больше имущества и доходов, что обеспечивало их преимущество в прусском ландтаге. В то же время Пруссия благодаря своему экономическому и государственно-правовому положению, а также благодаря личной унии прусского короля и германского кайзера занимала в Германии ведущее место. Это сказывалось главным образом в военной области, так как прусский военный министр, не ответственный перед рейхстагом, вершил все военные дела рейха. Отчасти именно поэтому вся Германия проявляла интерес к прусскому избирательному праву. Главное заключалось не в обещании ввести в Пруссии после войны всеобщее, равное, тайное и прямое избирательное право, а в том факте, что до сих пор в Пруссии действовало столь реакционное избирательное право.