Я – Настя!

Да, Любовь Полищук была человеком слова. И принципиальной до абсолюта. Она была большая, огромная, великая, необъятная личность. Масштаб ее личности отразился и на физическом уровне – роста в ней было не меньше двух метров, а размер ноги у нее вообще был как досотопримечательность – сорок третий. И она была бесконечно красивой, красивой, красивой…

Комедия и трагедия соединялись в ней как инь и янь, как плюс и минус, не существующие один без другого. Смех и слезы были ее постоянными спутниками и в ее амплуя, и в ее настоящем образе. Боже, как она рассказывала о своем детстве! У меня по два-три перегрима было – так я хохотала. А иногда, в особых случаях, у меня от хохота разваливался Викин «вавилон» на голове – и я ничего не могла с собой поделать, потому что это было нечто. Судите сами, и я заранее приношу свои извинения – посредством этой книги я смогу передать лишь сотую часть того, что видела и слышала сама. Когда Полищук была подростком, она сильно комплексовала: и было от чего. По ее собственным словам, она была длинная, тощая и ужасно себе не нравилась. Ее ноги казались ей кривыми, волосы – жиденькими. К тому же у нее было косоглазие, и вдобавок ко всему она не выговаривала «р». Конечно, уже эта информация вводила всех в ступор, потому что поверить в то, что одна из самых красивых актрис истории отечественного кинематографа, муза великих режиссеров и кумир как минимум двух поколений имела такую базу, такие данные, было довольно сложно. В своем родном Омске она жила с родителями в крошечной квартирке. Когда приходили гости, а ей в силу своих комплексов не хотелось никого видеть, она вставала на подоконник, доставая макушкой до верхней планки оконного проема, и даже чуть-чуть наклоняя голову, чтобы поместиться в нем, и отворачивалась, упираясь лицом в стену. Как спящий императорский пингвин. Представляете реакцию гостей? А вот эта трогательная история про Мустанга? Когда она уже играла в театре, точнее – в Мюзик-холле, и ей там дали прозвище «Мустанг». По понятным причинам. «Нет, ну а что вы хотите? Я могла в три прыжка преодолеть всю сцену от кулисы до кулисы. Правда, падали все декорации… Да, я как-то случайно рушила все, что находилось рядом… Что поделаешь – размах. И вот, однажды я пришла в ресторан – нарядная, красивая. Пришла и вдруг слышу из-за дальнего столика кто-то рявкнул – О! Мустанг пришел! – Мне стало так неловко, так обидно… Я руки в ноги, развернулась – и бегом из этого ресторана… Естественно, по дороге случайно перевернула какой-то стол…». И все в таком духе.

А как она любила своего мужа! Сергей Сергеич, Сергей Сергеич… Она буквально молилась на него. Невероятные отношения. Настоящая любовь.

Она ни разу не сказала ничего плохого про мою игру, хотя я довольно долгое время напряженно ждала ее комментариев. Ведь она играла так, что не было никакой возможности схалтурить или «недотянуть» в ее присутствии. Она затмевала собой всех и каждого, она фонтанировала ролью, искрила характером, но она ни в коем случае не подавляла – ей было необходимо чтобы ты тоже играл изо всех сил, чтобы ты выкладывался на полную катушку. Она вызывала не на дуэль, нет – она «брала с собой» в разведку. Все были влюблены в нее, все преклонялись перед ее талантом и силой. И я хочу сказать, что по иронии злой судьбы – ведь большая часть карьеры Полищук прошла в режимном тоталитарном государстве – у нее было мало возможностей полностью раскрыть себя как драматическую актрису. Я слышала, что в советские времена какой-то чиновник минкульта, будь он неладен, открыто заявил: «У Любови Полищук несоветское лицо!». И это роковое заявление отрезало ей путь к глубоким драматическим ролям на многие годы – ей приходилось играть комедийных, гротескных персонажей, что, конечно, тоже неплохо, но для такой актрисы – это настоящая трагедия. Вспомните ее взгляд: она как будто постоянно искала что-то, высматривала, как бы придумывая что бы ей такого выдать, как бы ей так выступить, но в этом взгляде – столько глубины, тоски, столько горизонта. Казалось, она видит так далеко, что даже не может выразить этого словами. И это качество придавало ей, такой большой и сильной, столько шарма, столько трогательной хрупкости, столько тонкости и ранимости. И снова мурашки по телу.

Месяцев через пять-шесть после начала нашей совместной работы, она сказала мне, что она обо мне думает. «Настя, ты только обязательно запомни, что я тебе сейчас скажу. Слышишь? Запомни! Ты – такая стрекоза. Ты не ходишь, нет. Ты порхаешь. И у тебя невероятной красоты, тончайшие прозрачные крылья, нежные – до них нельзя дотрагиваться, на них можно только любоваться. Они могут быть незаметными, даже невидимыми, но если на них попадает солнечный свет – нет ничего прекраснее этого зрелища. Твои стрекозьи крылья начинают играть всеми цветами радуги, они дрожат, переливаются и они так прекрасны, что невозможно глаз оторвать. Но в тени этого не видно – можно пройти мимо и не заметить. Помни об этом, Настя, это очень важно».