Я не скажу тебе о сыне

— Да, — согласился Арно, — и многие полагают, что к этому нападению мог приложить руку сам граф. Он давно уже положил глаз на особняк Роберов и надеялся, что если его милость не сможет вовремя заплатить, то тот достанется ему.

— Что же говорит об этом сам граф?

— Что в тот вечер барон к нему не приходил, хотя он его ждал. По его версии, на Робера напали на пути к нему, а не от него. Забрали деньги, ударили по голове — вот его милость всё и перепутал. Если вы спросите меня, ваша светлость, кому из них двоих склонен верить я, то я не отвечу — конечно, барон не стал бы обвинять графа без должных оснований, но из-за удара по голове у него могли быть провалы в памяти. Хотя от таких людей, как граф Эрсан, можно ожидать чего угодно.

— Кто же третий возможный покупатель? — спросила я.

Месье Арно небрежно взмахнул рукой.

— О, ваша светлость, можете не принимать его всерьез. Это — виконт Анри де Кавелье, жених мадемуазель де Робер. Ему, конечно, очень хочется сделать подарок своей невесте в виде ее родного гнезда, но, боюсь, такой подарок ему совсем не по карману. Он примет участие в торгах, но вряд ли поднимет цену выше пятнадцати тысяч риэлей, а для победы, мне кажется, придется заплатить тысяч на десять больше.

Месье Арно оказался отличным информатором — события на аукционе разворачивались именно так, как он и говорил. Цена со стартовой в двенадцать с половиной тысяч риэлей быстро поднялась до пятнадцати, и виконт де Кавелье подал свой голос лишь однажды. Тягаться с теми зубрами, которые там собрались, было ему не по силам.

Хотя эта молодая пара — и виконт, и мадемуазель де Робер, — мне понравилась. Правда, улыбчивую девочку с румянцем на щеках, с которой я когда-то сидела за одним столом, в нынешней Лауре Робер разглядеть было трудно. Должно быть, они с отцом уже давно были стеснены в средствах, и это было заметно и в бледности и худобе ее лица, и в простоте уже не новой одежды. Только ее светлые локоны — длинные и волнистые — остались прежними.

Мне понравилось, как отважно она бросилась на графа Эрсана, пусть даже это и не привело ни к какому результату. Самого графа я тоже рассматривала с любопытством, отметив его болезненное самолюбие, отсутствие выдержки и неумение остановиться в нужный момент. Это были те черты, которые играли против него.

На этом аукционе собралось много народа, и я с удовольствием обнаружила в толпе и несколько газетчиков, быстро строчивших что-то в своих альбомах.

Мне нужно было, чтобы в Лиме обо мне заговорили — в каждой газете, на каждом приеме и балу — вплоть до королевского дворца. Я не боялась, что в газете опубликуют и мой портрет — теперь мой облик имел мало общего с прежним. И мне достаточно было набросить на себя иллюзию утром, чтобы быть уверенной, что она не спадет до позднего вечера. Мои волосы приобрели благородный медный оттенок, глаза из синих стали зелеными, кончик носа чуть взмыл вверх, а губы стали более пухлыми и яркими.

Я вступила в борьбу, когда цена достигла двадцати пяти тысяч, вызвав недоумение у графа Эрсана, уже мнившего себя победителем. И именно эта растерянность, наверно, и толкнула его на не вполне благородный поступок — он осмелился усомниться в моей платежеспособности.

Зал возмущенно загудел — подобное недоверие было оскорбительным.

Но мне это сыграло на руку — так я смогла сразу заявить о себе самым громким образом. И когда я, уже выиграв торги, расплачивалась с аукционистом наличными, я знала, что этим же вечером я стану самой обсуждаемой в Лиме персоной.

Я готова была заплатить за этот особняк и больше, хотя ни для кого другого, кроме меня и мадемуазель де Робер, он столько не стоил. И когда Лаура после завершения аукциона подошла, чтобы меня поблагодарить и сказать, что они с отцом съедут в ближайшее время, я с трудом сдержала слёзы.

Ее жених стоял чуть поодаль, не решаясь вмешаться в наш диалог, но я не сомневалась, что стоит мне отойти, как он подбежит к девушке и предложит ей опереться на свою сильную руку.

— Нет-нет, мадемуазель! — я покачала головой. — Вам незачем съезжать. В вашем особняке столько комнат, что мы все разместимся там безо всяких помех. Тем более, что вы живете во флигеле. Право же, я буду рада такому соседству.

Теперь она уже не прятала слёз. И прежде, чем я успела ее остановить, она поднесла мою руку к губам.

— Благодарю вас, сударыня! Вы даже не представляете, как много это для меня значит. Я не намерена долго злоупотреблять вашей добротой, но буду признательна вам, если вы позволите нам остаться до тех пор, пока папенька не встанет на ноги.

Она улыбалась сквозь слёзы, и улыбка ее была светлой и чистой. Когда-то я и сама умела так улыбаться. Как же давно это было.

— Не плачьте, дитя мое! — мой голос всё-таки дрогнул. — После пасмурных дней на небе всегда появляется солнце.

Эти слова сказал мне однажды ее отец, и я надеялась, что после того, как Андрэ поправится, и мы уедем из Линарии, в старинном особняке на площади Доблести и сам барон, и его дочь, и его будущий зять проведут еще много счастливых дней.

31. Особняк