Я не свидетель

– Немцев ищем, – улыбчиво сощурившись, Михальченко посмотрел на Левина. – Двоих сразу.

– Каких еще немцев? – не понял Остапчук.

– Приехал, понимаешь, сюда из Казахстана, из какого-то Энбекталды, туды его мать, старик-немец. И как в воду канул. Вот сын его и заказал нам эту работу: ищите, мол.

– А к кому он приехал?

– Если б мы знали!

– А как он называется немец этот, фамилия?

– Тюнен. Георг Тюнен. Не слыхал?

– Нет. А что за второй немец?

– Давняя история. С военных лет. Тут в лагере сгинул. Вот и мыкаемся.

– За валюту, – вставил Левин.

– Чего ж ты стонешь! – Остапчук посмотрел на Михальченко. Что-нибудь уже нашли от этого немца из Казахстана?

– Фунт дыма, – Михальченко махнул рукой.

– Больницы, морги, гостиницы, все такое прочее проверял?

"Все мыслим по шаблону. И никуда не денешься. Все начинается с элементарного, даже у шахматистов – Е-2, Е-4", мысленно усмехнулся Левин.

– А шмотки его искал? – спросил Остапчук.

– Какие шмотки? – развел руками Михальченко.

– Что-то же у него было? Какая-нибудь приметная вещь.

– Разве что плащ. Сын Тюнена говорил – новый, импортный.

– Вот и пошуруй в комиссионках.

Левин и Михальченко переглянулись, но Михальченко тут же раздраженно сказал:

– Ты что смееешься! Искать плащ в комиссионках! Да он давно продан, если и попал туда! Это что же – все городские комиссионки обшмонать?!

– Не шмонай, дело твое, – равнодушно ответил Остапчук.

– Да ты знаешь, сколько их!

– Знаю, двадцать четыре.

– Это на год работы!

– Думаю, намного меньше, – вдруг вставил Левин. – Отбрось специализированные.

– Радио-фото-электротовары – один, посуда-фаянс, хрусталь и прочее два, детских – два, ювелирный – один, трикотаж – два, дамская одежда и обувь – один, не запинаясь, словно декламировал Остапчук. – Дальше: мебельных – два. Вот и посчитай, куда тебе не надо.

Но подсчитал Левин, быстро, на подвернувшейся бумажке, пока Остапчук говорил.

– Остается верхняя одежда. Таких пять. И универсальных шесть. Всего одиннадцать. Тебе, что, первый раз искать?

– Тюнен исчез в середине апреля. Если плащ был сдан тогда же, то он давно продан. Размер ходовой – пятидесятый. Да он и двух дней не лежал! А вы хотите, чтоб через четыре месяца я искал его в комиссионках! Ну, даете! – замотал головой Михальченко. – Ладно, – успокоившись, сказал он, совершу я такую экскурсию по одиннадцати комиссионкам, уговорили.

– Я тебя не уговариваю, – спокойно, но жестко сказал Левин. – Ты не постовой милиционер, сам должен знать, чего делать, а чего не делать.

18

В десять утра, уже имея адреса комиссионных магазинов, Михальченко, усевшись в машину, командовал Стасику:

– Поехали!

– Куда, Иван Иванович?

– Сегодня у нас с тобой большая экскурсия, и он назвал первый, ближний, адрес.

Михальченко с самого начала не верил в эту затею. Покидая очередной магазин, убедившись, что среди висевших плащей ничего похожего на плащ Тюнена не было, и выслушав от продавщиц один и тот же ответ: "Нет, не помню, может и был такой. Всего не упомнишь", – Михальченко говорил Стасику:

– Двигай дальше. На Привокзальную…

К двум часам, к началу перерыва, из одиннадцати адресов оставалось четыре. Они пообедали в кафе со странным названием "За тыном", съездили на заправочную и снова крутились по городу. Продолжалось это почти до вечера.

Без результата покинув последний магазин, Михальченко сказал шоферу:

– Я, Стасик, человек, можно, сказать, везучий. Случалось, копал такую безнадегу, а все же находил, что искал. А сегодня вытащил пустышку. Знаешь почему? Когда-то один полковник сказал мне: "Опер, который все быстро находит, так же быстро теряет нюх". Так что считай, что господь сегодня пожалел меня, – ухмыльнулся Михальченко.

– Значит завтра опять по магазинам? Хорошо, что бак залили.

– Нет, завтра сделаем иначе.

На этот раз главный редактор журнала "Я – жокей" Матиас Шоор прибыл в Старорецк самолетом из Москвы, куда прилетел на несколько дней по поручению Анерта вести переговоры о совместном издании по заказу туристических фирм ФРГ рекламного буклета. Удачно закончив дела в Москве, Шоор опять сел в самолет и через час сорок был в Старорецке. Устроившись в знакомой гостинице, во второй половине дня он уже демонстрировал директору конного завода только что вышедший номер журнала и оттиски цветных фотографий следующего номера для франкоязычных стран.

Они сидели в кабинете директора завода. Тот разглядывал оттиски. И хотя давно привык к великолепному качеству фотоиллюстраций, все же и на этот раз не мог не подивиться, глядя на глубину, сочность и естественность цвета. И лошади, и наездник (тот парень, которого ему нашли, натурщик Леонид Локоток), и манеж, и луг – все было снято с большим вкусом: не назойливо-рекламно, а как-то даже повествовательно, мол, как с лошадью работают, как выхаживают, объезжают и, наконец, какие это дает результаты. В этом и крылась вся тонкость, ненавязчивость рекламы. Да и парень этот, Локоток, хорош, всем вышел: статью, физиономией, держится свободно, прямо киноактер. Надо его не выпускать из виду, пригодится…

– Нравится? – спросил Шоор.