Я (не) ваша Лия! (СИ)

Дождь утих. Судя по тому, как основательно подсохла дорога, закончился он много часов назад. Обходя очередную лужу, мрачно размышляю. Все утро, с тех пор как проснулась, потираю внутренний сгиб локтя. Уже с ночи кожа на этом месте отчаянно зудит. Зудит так сильно, что я не на шутку тревожусь.

Может, в том подгнившем сене обитают клопы или блохи и сейчас самые активные их представители мигрировали на мою покоцанную юбку? Или же это банальная аллергия на местную пищу? Забавно, если подобная напасть проявляется только у иномирян, и меня поймают на такой малости! А если у меня чесотка? Что тогда? Где найти врача? И есть ли тут нормальные врачи или только сомнительные целители вроде меня? Те, что лечат кого-то, сами не понимая, как и кого.

К счастью, прежде, чем успеваю вконец запаниковать, капитан объявляет привал на обед в тени огромного, пышного дерева и отходит по нужде. Судя по скорости, с которой он рванул за ближайшие, метрах в ста кусты, нужда у него накипела невероятно сильная! Наконец-то, его всевидящее око заслонит густая листва, а ум займется делами поважнее, чем шпионить за моей скромной персоной!

Пользуясь его отсутствием, внимательно, не таясь разглядываю локоть и вижу, что мой ранее незаметный шрам в виде восьмерки порозовел и припух. Это место и чешется, как безумное.

Сандер подходит поближе и нахмурившись рассматривает шрам. Под его удивленно-испуганным взглядом чуть не плачу. Не пугай меня, дружище! Я и так на пределе.

— Что это, Сандер? И почему эта штука на коже так чешется?

— Это помолвочный знак. Всего лишь символ твоей принадлежности Ардо, у него такой же. Старый, блаженный Антс как-то рассказывал, что у редких, просветленных дев этот символ в самом буквальном смысле указывает на жениха. Если шрам у девы распух — значит, ее суженый в беде.

— За «просветленную деву» спасибо, конечно! Но разве Ардо не должен уже быть во Фрии, в безопасности?

Парень бросает короткий взгляд на небо — сверяется с местными часами, затем с сомнением качает всклоченной головой.

— Уверен, что ливень тоже его задержал. Сейчас он может находиться как на территории Фрии, так и в левийском приграничье.

— Странно, что у него проблемы. Ведь протекция верховного мага предполагает содействие беспрепятственному переходу через границу?

Сандер лишь разводит руками и растерянно пожимает плечами. Сам весь в непонятках. Я задумчиво произношу:

— Вчера мне приснилась розовая почтовая птица, летающая над капитаном.

— Вот так совпадение! Мне показалось, капитан вставал позапрошлой ночью, в пещере. Я почти уверен, что расслышал вопль его креака.

Почтовый креак капитана. Граница. Его поединок с Ардо в моем сне. И крики Сандера, чтоб я поскорее включалась в игру! Внезапно все части мозаики складываются по своим местам в единую, цельную картинку. Меня терзает раскаяние, что свой сон-подсказку я проморгала. Даже не прислушалась, не присмотрелась, не попыталась понять. Отбросила, как бессмысленную мешанину из пережитых впечатлений.

Усаживаюсь на небольшой, приплюснутый камень, нагретый жарким солнцем, ситу спускаю на землю и жду. Через несколько минут к нам возвращается сир Крамер. Его глаза, оживленно блестящие, кажутся чужими на морщинистом, усыпанном старческой гречкой лице.

Старый вояка привык отражать внезапные удары и отработал на них особое чутье. Поглядывает внимательно то на меня, то на Сандера. Правую руку привычно кладет на бедро, поближе к рукояти меча, который однажды там крепился. Кожей чувствует, что удар вот-вот состоится и готовится к защите. Торжественно заявляю:

— Попрошу тебя, капитан, отправить своего креака на границу с новой грамотой для Ардо. Примерно такой же, какую вы написали ему вчера. Я продиктую, что писать.

— Чем тебе не угодила первая? — холодная насмешка в его голосе неприятно коробит. — Объяснись, любезная сестра, будь так добра!

— Видишь ли, твоя первая грамота по какой-то причине не сработала. Боюсь, ты послал на границу второй документ, отменяющий первый. В самом деле, к чему лишаться доброго служителя, когда есть шанс свалить неудавшийся переход через границу на предвоенную неразбериху?

— Ты забываешься! Дерзить своему капитану недопустимо. И уж тем более, обвинять его во лжи, — он приближается ко мне вплотную, возвышаясь надо мной отвесной скалой. Пытается надавить и надменной позой, и свинцовым взглядом. Сломать. Согнуть. Раздавить. Подчинить своей воле.

Неспешно встаю, выпрямляюсь. Какое счастье, что мы одного с ним роста! Не торопясь с ответом, носом втягиваю воздух, целиком заполняю грудную клетку. Сквозь его высокомерие отчетливо ощущаю вонь фальши и лжи. Пристально смотрю в его серые глаза и вижу, как плещется на дне зрачков вымораживающая злость. Он не привык к отпору от подчиненных, к тому, что другим очевидно его нутро.

— На днях ты просил меня отчитаться о внутренней работе, сир. Мой отчет слегка запоздал, но это ничего. Вот мой главный вывод. Прошли те времена, когда я слепо доверяла своему капитану. Ты, бывает, ошибаешься, и я не намерена мириться с тем, с чем категорически не согласна.